Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 1)

волны всенародной любви: но миф живет.

Живет, углубляясь, наполняясь новым содержанием, раскрывая в

старых символах новые смыслы и вводя символы новые - сообразно

более высокой стадии общего культурного развития воспринимающих

- во-первых, и сообразно с живым метаисторическим развитием

самого трансмифа - во-вторых.

Небесная страна Северо-западной культуры предстает нам в

образе Монсальвата, вечно осиянной горной вершины, где

рыцари-праведники из столетия в столетие хранят в чаше кровь

Воплощенного Логоса, собранную Иосифом Аримафейским у распятия

и переданную страннику Титурэлю, основателю Монсальвата. На

расстоянии же от Монсальвата высится призрачный замок,

созданный чародеем Клингзором: средоточие богоотступнических

сил, с непреоборимым упорством стремящихся сокрушить мощь

братства - хранителей высочайшей святыни и тайны. Таковы два

полюса общего мифа северо-западного сверхнарода от безымянных

творцов древнекельтских легенд, через Вольфрама фон Эшенбаха до

Рихарда Вагнера. Предположение, будто раскрытие этого образа

завершено вагнеровским 'Парсифалем', - отнюдь не бесспорно, а

пожалуй, и преждевременно. Трансмиф Монсальвата растет, он

становится все грандиознее. Будем же надеяться, что из толщи

северозападных народов еще поднимутся мыслители и поэты, кому

метаисторическое озарение позволит постигнуть и отобразить

небесную страну Монсальват такой, какова она ныне.

Нетрудно понять, что большинство даже самых огромных

человекообразов Северо-западного мифа не связано и не может

быть связано с образом Монсальвата непосредственно. Ожидать

непременной непосредственной связи значило бы обнаружить узкий

и формальный подход и даже полное непонимание того, что такое

общий сверхнародный, а не религиозно-национальный миф.

В конце концов, любой человеческий образ, созданный

великим писателем, художником, композитором, доящий свою жизнь

в сознании и подсознании миллионов и становящийся внутренним

достоянием каждого, кто этот образ воспримет творчески, - любой

такой образ есть образ мифический. Кримгильда и Офелия, Макбет

и Брандт, Эсфирь Рембрандта и Маргарита Гете, Эгмонт и м-р

Пикквик, Жан Кристоф и Джолион Форсайт мифичны совершенно в

такой же мере, как Лоэнгрин и Парсифаль. Но в чем же

заключается связь художественных образов, а также философских и

социальных идей Северо-западной культуры с полюсами

Северо-западного мифа - с Монсальватом и замком Клингзора?

Полюса всякого сверхнародного мифа опоясаны множеством

кругов, целыми мирами образов, связь которых со средоточием не

в сюжетной от них зависимости, а во внутреннем родстве, в

возможности для нас мыслить эти образы и постигать их

метаисторическим созерцанием в средоточии мифа или рядом с ним.

Фауст, конечно, не Мерлин: байроновский Каин - не

Клингзор: Пер Гюнт - не Амфортас, а гауптмановского Эммануэля

Квинта, на первый взгляд, просто странно сопоставлять с

Парсифалем. Образ Кундри, столь значительный в средоточии мифа,

не получил, пожалуй, никакой равноценной параллели на его

окраинах. С другой стороны, никаких прообразов Гамлета и Лира,

Маргариты или Сольвейг мы в средоточии Северо-западного мифа не

найдем. Но их взор туда обращен; на их одеждах можно заметить

красноватый отсвет - то ли Грааля, то ли колдовских

клингзоровских огней. Эти колоссальные фигуры, возвышаясь на

различных ступенях художественного реализма, на различных

стадиях мистического просветления, похожи на изваяния,

стерегущие подъем по уступам лестницы в то святилище, где

пребывает высочайшая тайна северо-западных народов - святыня,

посылающая в страны, охваченные сгущающимся сумраком, духовные

волны Промысла и благоволения.

Разве блики от излучения этой святыни - или от излучения

другого полюса того же мифа, дьявольского замка Клингзора - мы

различаем только на легендах о рыцарях Круглого стола? или

только на мистериях Байрэйта? - Если Монсальват перестает быть

для нас простым поэтическим образом в ряду других, только

чарующей сказкой или музыкальной мелодией, а приобрел свое

истинное значение - значение высшей реальности, - мы различим

его отблеск на готических аббатствах и на ансамблях барокко, на

полотнах Рюисдаля и Дюрера, в пейзажах Рейна и Дуная, Богемии и