Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 1)

Наука превращается в их

послушную служанку, куда более послушную и надежную, чем была

церковь для феодальных владык. Трагедия коренится в том, что

научная деятельность с самого начала не была сопряжена с

глубоко продуманным нравственным воспитанием. К этой

деятельности допускались все, независимо от уровня их

нравственного развития. Неудивительно, что каждый успех науки и

техники обращается теперь одной стороной против подлинных

интересов человечества. Двигатель внутреннего сгорания, радио,

авиация, атомная энергия - все ударяет одним концом по живой

плоти народов. А развитие средств связи и технические

достижения, позволяющие полицейскому режиму контролировать

интимную жизнь и сокровенные мысли каждого, подводят железную

базу под вампирические громады диктатур.

Таким образом, опыт истории подводит человечество к

пониманию того очевидного факта, что опасности будут

предотвращены и социальная гармония достигнута не развитием

науки и техники самих но себе, не переразвитием

государственного начала, не диктатурой 'сильного человека', не

приходом к власти пацифистских организаций

социал-демократического типа, качаемых историческими ветрами то

вправо, то влево, от бессильного прекраснодушия до

революционного максимализма, - но признанием насущной

необходимости одного-единственного пути: установления над

Всемирной федерацией государств некоей незапятнанной,

неподкупной высокоавторитетной инстанции, инстанции этической,

внегосударственной и надгосударственной, ибо природа

государства внеэтична по своему существу.

Какая же идея, какое учение помогут создать подобный

контроль? Какие умы его выработают и сделают приемлемым для

громадного большинства? Какими путями придет такая инстанция к

общечеловеческому признанию, на высоту, господствующую даже над

Федерацией государств, - она, отвергающая насилие? Если же она

примет к руководству принцип постепенной замены насилия чем-то

другим, то чем же именно и в какой последовательности? И какая

доктрина сможет разрешить все возникающие в связи с этим

проблемы с их неимоверной сложностью?

Настоящая книга стремится дать, в какой-то мере, на эти

вопросы ответ, хотя общая тематика ее шире. Но, подготавливаясь

к ответу, следует ясно сформулировать сперва, в чем же это

учение видит своего непримиримейшего врага и против чего - или

кого - оно направлено.

В историческом плане оно видит своих врагов в любых

державах, партиях и доктринах, стремящихся к насильственному

порабощению других и к каким бы то ни было формам и видам

деспотических народоустройств. В метаисторическом же плане оно

видит своего врага в одном: в Противобоге, в тиранствующем

духе, Великом Мучителе, многообразно проявляющем себя в жизни

нашей планеты. Для движения, о котором я говорю, и сейчас,

когда оно едва пытается возникнуть, и потом, когда оно станет

решающим голосом истории, врагом будет одно: стремление к

тирании и к жестокому насилию, где бы оно ни возникало, хотя бы

в нем самом. Насилие может быть признано годным лишь в меру

крайней необходимости, только в смягченных формах и лишь до тех

пор, пока наивысшая инстанция путем усовершенствованного

воспитания не подготовит человечество при помощи миллионов

высокоидейных умов и воль к замене принуждения -

добровольностью, окриков внешнего закона - голосом глубокой

совести, а государства - братством. Другими словами, пока самая

сущность государства не будет преобразована, а живое братство

всех не сменит бездушного аппарата государственного насилия.

Не обязательно надо предполагать, что подобный процесс

займет непременно огромный отрезок времени. Исторический опыт

великих диктатур, с необыкновенной энергией и планомерностью

охватывавших население громадных стран единой, строго

продуманной системой воспитания и образования, неопровержимо

доказал, какой силы рычаг заключен в этом пути воздействия на

психику поколений. Поколения формировались все ближе к тому,

что представлялось желательным для властей предержащих.

Нацистская Германия, например, ухитрилась добиться своего даже

на глазах одного поколения. Ясное дело, ничего, кроме гнева и