Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 1)

русского церковного миропонимания и

врожденной, иррациональной тягой к апокалиптической форме

познания, к метаистории, в духовных и творческих биографиях

светских православных писателей и мыслителей: Гоголя, Хомякова,

Леонтьева, Достоевского, Владимира Соловьева, Сергея Булгакова.

Но утешение в том, что прикосновение к метаистории может

осуществляться и совсем иначе, чем это было разобрано здесь. Об

этом свидетельствует тот элемент метаисторического опыта,

который можно обнаружить зачастую под огромной толщей

антиисторизма - кажущегося или подлинного. Чувство,

замечательно переданное Тютчевым, когда личность ощущает себя

участницей некоей исторической мистерии, участницей в

творчестве и борьбе великих духовных - лучше сказать

трансфизических сил, мощно проявляющихся в роковые минуты

истории, - разве, не обладая этим чувством, могла бы совершить

свой подвиг Жанна д'Арк? Разве мог бы св. Сергий Радонежский -

по всему остальному своему мирочувствию настоящий анахорет и

аскет - принять столь решительное, даже руководящее участие в

политических бурях своего времени? Могли ли бы без этого

чувства значительнейшие из пап век за веком пытаться

осуществить идею всемирной иерократии, а Лойола - создать

организацию, сознательно стремящуюся овладеть механизмом

исторического становления человечества? Могли бы Гегель без

этого чувства, одною работой разума, создать 'Философию

истории', а Гете - II часть 'Фауста'? Разве мыслимо было бы

самосожжение раскольников, если бы ледяной ветер

эсхатологического, метаисторического ужаса не остудил в них

всякую привязанность к миру сему, уже подпавшему, как им

казалось, власти антихриста? Смутное метаисторическое чувство,

не просветленное созерцанием и осмыслением, часто приводит к

искаженным концепциям, к хаотическим деяниям. Не ощущаем ли мы

некий метаисторический пафос в выспренних тирадах вождей

Французской революции, в доктринах утопического социализма, в

культе Человечества Огюста Конта или в призывах ко всемирному

обновлению путем разрушения всех устоев - призывах, принимающих

в устах Бакунина тот оттенок, который заставляет вспоминать

страстные воззвания иудейских пророков, хотя оратор XIX века

вкладывает в эти воззвания новый, даже противоположный

мирочувствию древних пророков, смысл? Подобных вопросов можно

было бы задавать еще сотни. Непременные же ответы на них

приведут к двум важным выводам. Во-первых, станет ясно, что в

общем объеме как западной, так и русской культуры подспудный

слой апокалиптических переживаний можно обнаружить в

неисчислимом количестве явлений, даже чуждых ему на первый

взгляд. А во-вторых - что метаисторическое чувство,

метаисторический опыт, неосознанный, смутный, сумбурный,

противоречивый, вплетается то и дело в творческий процесс: и

художественный, и религиозный, и социальный, и даже

политический.

Говоря о метаисторическом методе познания, я незаметно

перешел к трансфизическому: странствия и встречи, рассказанные

мною, отчасти относятся уже к областям трансфизического

познания. Ведь я говорил уже, что далеко не всегда можно четко

классифицировать эти явления; этого не нужно было бы вовсе,

если бы не хотелось внести некоторую ясность в сложный и

малоисследованный ряд проблем.

Может быть, некоторые выскажут удивление: почему вместо

общепонятного слова 'духовный' я так часто употребляю термин

'трансфизический'. Но слово 'духовный' в его строгом смысле

закономерно относить только к Богу и к монадам. Термин же

'трансфизический' применяется ко всему, что обладает

материальностью, но иной, чем наша, ко всем мирам, существующим

в пространствах с другим числом координат и в других потоках

времени. Под трансфизикой ( в смысле объекта познания) я

понимаю всю совокупность таких миров вне зависимости от

процессов, там протекающих. Такие процессы, связанные со

становлением Шаданакара, составляют метаисторию; связанные со

становлением Вселенной - метаэволюцию; познание метаэволюции

есть познание вселенское. Слово же 'трансфизика' в смысле

религиозного учения означает учение о структуре Шаданакара.

Объекты метаисторического познания связаны с историей и