Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 1)

Так, путь метаисторических озарений, созерцаний и

осмыслении был дополнен трансфизическими странствиями,

встречами и беседами.

Дух нашего века не замедлит с вопросом: 'Пусть то, что

автор называет опытом, достоверно для пережившего субъекта. Но

может ли оно иметь большую объективную значимость, чем 'опыт'

обитателя лечебницы для душевнобольных? Где гарантии?'

Но странно: разве ко всем явлениям духовной жизни, ко всем

явлениям культуры мы подходим с требованием гарантии? а если не

ко всем, то почему именно к этим? Ведь мы не требуем от

художника или композитора гарантии 'достоверности' их

музыкальных наитий и живописных видений. Нет гарантии и в

передаче религиозного и, в частности, метаисторического опыта.

Без всяких гарантии опыту другого поверит тот, чей душевный

строй хотя бы отчасти ему созвучен; не поверит и потребует

гарантий, а если получит гарантии - все равно их не примет тот,

кому этот строй чужд. На обязательности принятия своих

свидетельств настаивает только наука, забывая при этом, как

часто ее выводы сегодняшнего дня опрокидывались выводами

следующего. Чужды обязательности, внутренне беспредельно

свободны другие области человеческого духа: искусство, религия,

метаистория.

Впрочем, смешивать эти области между собой, полагать,

например, будто метаисторическая форма познания является

какою-то оригинальной и редкой разновидностью художественного

творчества, - было бы самой примитивной ошибкой. На некоторых

стадиях они могут соприкасаться, да. Но возможен

метаисторический познавательный процесс, начисто свободный от

элементов художественного творчества, а процессы

художественного творчества, не имеющие никакого отношения к

метаистории, - воистину бесчисленны.

Но и в области религий - до сих пор лишь немногочисленные

разновидности их действительно обогащены метаисторическим

познанием. Интересно отметить, что в русском языке слово

'откровение' в буквальном смысле равнозначное греческому

'апокалипсис', не помешайте, однако, этому последнему прочно

обосноваться на русской почве. При этом за каждым из двух слов

закрепился особый оттенок смысла. Значение слова 'откровение'

более обще: если не замыкаться в узко-конфессиональные рамки,

придется включить в число исторических случаев откровения и

такие события, как видения и восхищения Мухаммеда и даже

озарение Гаутамы Будды. Апокалипсис же - только один из видов

откровения: откровение не областей универсальной гармонии, не

сферы абсолютной полноты, даже не круга звездных или иных

космических иерархии; это - откровение о судьбах народов,

царств, церквей, культур, человечества, и о тех иерархиях, кои

в этих судьбах проявляют себя наиболее действенно и

непосредственно: откровение метаистории. Апокалипсис не так

универсален, как откровение вселенское, он иерархически ниже,

он - о более частом, о расположенном ближе к нам. Но именно

вследствие этого он отвечает на жгучие запросы судьбы,

брошенной в горнило исторических катаклизмов. Он заполняет

разрыв между постижением универсальной гармонии и диссонансами

исторического и личного бытия.

Как известно, богаты таким откровением были лишь немногие

народы и в немногие века: апокалиптика возникла среди

еврейства, по-видимому, около VI века до Р. X., захватила

раннее христианство и дольше всего держалась в средневековом

иудействе, питаясь жгучей атмосферой его мессианизма.

В христианстве же, в частности в восточном,

апокалиптическая форма познания почти совершенно утратилась еще

в начале средних веков, внезапно вспыхнув тусклым, мечущимся,

чадящим пламенем в первое столетие великого русского раскола.

Здесь неуместно вдаваться в анализ сложных и многочисленных

причин этого ущерба, но невозможно не отметить его связь с тем

антиисторизмом религиозного сознания и мира религиозных чувств,

который останавливает наше внимание еще у византийских отцов

церкви и прямо-таки поражает у представителей русского

православия, даже у крупнейших, у таких, в праведности и в

наивысшем духовном опыте которых не может быть сомнения.

Антиисторизм становится словно обязательным каноном религиозной

мысли. Поучительно вспомнить о нерешенных конфликтах между