требует некоторой перестройки представлений,
господствующих в России последние сорок лет.
Я полагаю, что серьезное вникновение исследователей.
стоящих на высоте современной физиологии и психологии, в
огромную апокалиптическую литературу, в автобиографические
свидетельства духовных авторов и некоторых религиозных
деятелей, имевших опыт подобного рода, непредубежденное
изучение и обобщение материала, рассеянного в трудах по
сравнительной религиологии, - все это приведет со временем к
выработке научной методики, на основе которой удалось бы
заложить фундамент гносеологии религиозного и, в частности,
метаисторического познания. Можно себе представить
возникновение научно-педагогической практики, ставящей целью
овладеть механизмом этого познания, дать личности, до сих пор
воспринимавшей этот процесс пассивно, способы вызывать его и
управлять им, хотя бы отчасти. Но все это - дело будущего, и
притом не близкого. Пока несомненно только то, что многообразие
этого процесса зависит и от субъекта, и от объекта познания.
Нельзя объять необъятного; я могу говорить здесь лишь о том
варианте процесса, с которым меня столкнула собственная жизнь.
Придется идти на то, чтобы усилить в книге элемент
автобиографический, хотя я лично, при любых иных
обстоятельствах, этого элемента стремился бы избегать.
В центре внимания при этом будут три вида религиозного
познания: метаисторический, трансфизический и вселенский.
Впрочем, проводить вполне четкую границу между ними невозможно,
да и не нужно.
Прежде всего: что, собственно, разумеется здесь под
метаисторией?
Метаистория есть, говорит Сергей Булгаков, едва ли не
единственный русский мыслитель, поставивший эту проблему
ребром, - метаистория есть 'ноуменальная сторона того
универсального процесса, который одной из своих сторон
открывается для нас как история'* . Мне думается, однако, что
применение кантовской терминологии к проблемам этого порядка
вряд ли поможет уяснению существа дела. Понятия ноуменального и
феноменального были выработаны иным ходом мысли, вызваны иными
философскими потребностями. Объекты метаисторического опыта
могут быть втиснуты в систему этой терминологии лишь по способу
Прокруста.
=================================================
* Булгаков С. 'Два града'. М., 1911. Том 2, стр. 103.
=================================================
Еще неправомернее сближение метаистории с каким-либо из
видов философии истории. Философия истории есть именно
философия; метаистория же всегда мифологична.
Так или иначе, термин 'метаистория' употребляется в
настоящей книге в двух значениях.
Во-первых - как лежащая пока вне поля зрения науки, вне ее
интересов и ее методологии совокупность процессов, протекающих
в тех слоях инобытия, которые, будучи погружены в другие потоки
времени и в другие виды пространства, просвечивают иногда
сквозь процесс, воспринимаемый нами как история. Эти
потусторонние процессы теснейшим образцом с историческим
процессом связаны, его собою в значительной степени определяют,
но отнюдь с ним не совпадают и с наибольшей полнотой
раскрываются на путях именно того специфического метода
познания, который следует назвать метаисторическим.
Второе значение слова 'метаистория' - это учение об этих
процессах инобытия, учение, разумеется, не в научном, а именно
в религиозном смысле.
Нет ничего удивительного в том, что возможность познания
этих процессов обусловлена для различных индивидуумов рядом
психологических, а может быть, и физиологических предпосылок.
Очевидно, мы имеем здесь дело с некоторой врожденной
предрасположенностью; мы столь же мало можем вызвать или
уничтожить ее, как, например, врожденное свойство
музыкальности. Однако самая эта способность может быть на
протяжении жизни или заглушена, или просто остаться
неиспользованной, как зарытый в землю талант, или, наконец,
подвергнуться развитию, иногда даже чрезвычайно ускоренному.
Научно-воспитательная система, которая кажется нам возможной в
будущем, способствовала бы именно развитию этой способности.
Пока же средства положительного воздействия на эту способность
приходится нащупывать почти вслепую, и заметного