Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 1)

что этот запрет уравновешивается тем

обстоятельством, что усопшие праведники не обязательно

нуждаются в напоминании со стороны молящихся, чтобы оказывать

им невидимую помощь. Так или иначе, решительно всякое учение,

утверждающее истину духовного бессмертия и высокий нравственный

закон, только вопреки логике и собственным принципам может

полагать, будто дух праведника в его посмертии относится к

ныне живущим бездеятельно и безучастно. Отрицание культа святых,

или лучше сказать, праведных, логично только с одной точки

зрения: материалистической. Но, с другой стороны,

абсолютизирование культа святых как общеобязательного

неправомерно в такой же степени. Бывают длительные этапы в пути

души, даже в пути целого народа, когда им действительно не

нужны никакие 'посредники'; когда душа, сознательно или

неосознанно, чувствует, что укрепление ее самостоятельности,

силы, свободы, духовной воли исключает возможность обращения за

помощью к кому-либо, кроме Самого Бога. На каком же основании и

по какому праву будем мы навязывать такой личности участие в

культе святых?

Значительно большую сложность являет основное противоречие

между христианством и другими религиями: утверждение

божественности Иисуса Христа, как догмат, почитание Его за

воплощение одной из ипостасей Троицы. Всем известно, что

остальные религии либо соглашаются на признание Иисуса пророком

в ряду других пророков, либо игнорируют Его, иногда даже

энергично отрицая Его провиденциальную миссию. Христианство же,

со своей стороны, опираясь на слова своего Основателя о том,

что никто не приходит к Отцу иначе, как через Сына, отрицает

возможность спасения для всех не-христиан.

Представляется, однако, что много недоумений и грубых

снижений идей мы избегнем, если во все речения Христа, до нас

дошедшие, будем вникать, задавая себе вопрос: говорил ли в

данном случае Иисус как личность, как конкретное историческое

лицо, прожившее в такой-то стране от такой-то до такой-то даты,

или же Его разумом и устами трансформируется в человеческие

слова голос Бога, который Он слышит в себе. Каждое речение

Христа требует рассмотрения именно под таким углом: говорит ли

Он в данном случае как Вестник истин духовного мира или же как

человек. Ибо нельзя представить, чтобы Иисус во все мгновения

своей жизни говорил только как Вестник и никогда - просто как

человек. Вряд ли подлежит сомнению, что в Его скорбном

восклицании на кресте 'Отче, Отче, векую Меня покинул?'

запечатлена мука одной из тех минут, когда он, Иисус, человек,

переживал трагедию оставленности, трагедию прерыва связи своего

человеческого Я с Божественным Духом; а в учении Его,

изложенном на Тайной вечере, все время слышится, как за

местоимением первого лица предполагается Бог-Сын, Мировой

Логос. - Такому разделению речей Христа на две группы следует

подвергнуть все слова Его, сохраненные Евангелием. Совершенно

очевидно в таком случае, что и слова Его о том, что никто не

приходит к Отцу иначе, как через Сына, следует понимать не в

том сниженном, суженном, оплотненном и безжалостном смысле, что

не спасется будто бы ни одна душа человеческая, кроме христиан,

а в том величественном, истинно духовном, космическом смысле,

что всякая монада, восполнившая себя до конца, погружается в

глубины Бога-Сына, Сердца и Демиурга вселенной, и только через

этот всезавершающий акт возвращается к своему истоку, к

Богу-Отцу, непостижимо отождествляясь Ему и всей Пресвятой

Троице.

Один из виднейших деятелей религиозно-философской

индийской общины Брахмо Самадж, Кешуб Чандер-Сен, высказал

весьма глубокую мысль: он сказал, что мудрость индуистов,

кротость буддистов, мужество магометан - все это от Христа.

Очевидно, под этим именем он понимал в данном случае, конечно,

не историческую личность Иисуса, а Логос, Себя в Иисусе Христе

выразивший преимущественно, но не исключительно. В этой идее

нащупывается, на мой взгляд, путь к такому углу зрения, на

котором могут прийти к взаимопониманию христиане и многие

течения восточной религиозности.

Думается также, что некоторые выражения, укоренившиеся в

христианском богословии, почти механически повторяемые нами и

как раз являющиеся неприемлемыми для других верований,