Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 1)

нет у меня уверенности, что книга не будет

уничтожена, что духовный опыт, которым она насыщена, окажется

переданным хоть кому-нибудь.

А может быть - обойдется, тирания никогда не возвратится?

Может быть, человечество сохранит навеки память о страшном

историческом опыте России? - Такая надежда теплится в душе

всякого, и без этой надежды было бы тошно жить.

Но я принадлежу к тем, кто смертельною ранен двумя

великими бедствиями: мировыми войнами и единоличной тиранией.

Такие люди не верят в то, что корни войн и тираний уже изжиты в

человечестве или изживутся в короткий срок. Может быть

отстранена опасность данной тирании, данной войны, но некоторое

время спустя возникнет угроза следующих. Оба эти бедствия были

для нас своего рода апокалипсисами - откровениями о могуществе

мирового Зла и о его вековечной борьбе с силами Света. Люди

других эпох, вероятно, не поняли бы нас; наша тревога

показалась бы им преувеличенной, наше мироощущение -

болезненным. Но не преувеличено такое представление об

исторических закономерностях, какое выжглось в человеческом

существе полувековым созерцанием и соучастием в событиях и

процессах небывалого размаха. И не может быть болезненным тот

итог, который сформировался в человеческой душе как плод

деятельности самых светлых и глубоких ее сторон.

Я тяжело болен, годы жизни моей сочтены. Если рукопись

будет уничтожена или утрачена, я восстановить ее не успею. Но

если она дойдет когда-нибудь хотя бы до нескольких человек, чья

духовная жажда заставит их прочитать ее до конца, преодолевая

все ее трудности, - идеи, заложенные в ней, не смогут не стать

семенами, рождающими ростки в чужих сердцах.

И произойдет ли это еще до третьей мировой войны или после

нее, или третья война не будет развязана в ближайшие годы вовсе

- книга не умрет все равно, если хоть одни дружественные глаза

пройдут, глава за главой, по ее страницам. Потому что вопросы,

на которые она пытается дать ответ, будут волновать людей еще и

в далеком будущем.

Эти вопросы не исчерпываются проблематикой войны и

государственного устройства. Но ничто не поколеблет меня в

убеждении, что самые устрашающие опасности, которые грозят

человечеству и сейчас и будут грозить еще не одно столетие, это

- великая самоубийственная война и абсолютная всемирная

тирания. Быть может, третью мировую войну - в нашу эпоху -

человечество превозможет или, по крайней мере, уцелеет в ней,

как уцелело оно в первой и во второй. Быть может, оно выдержит,

так или иначе, тиранию еще более обширную и беспощадную, чем

та, которую выдержали мы. Может случиться также, что через сто

или двести лет возникнут новые опасности для народов, не менее

гибельные, чем тирания и великая война, но - иные. Возможно.

Вероятно. Но никакие усилия разума, никакое воображение или

интуиция не способны нарисовать опасностей грядущего, которые

не были бы связаны, так или иначе, с одной из двух основных: с

опасностью физического уничтожения человечества вследствие

войны и опасностью его гибели духовной вследствие абсолютной

всемирной тирании.

Книга направлена, прежде всего, против этих двух зол. Двух

коренных, первичных зол. Она направлена против них - не как

памфлет, не как разоблачающая сатира, не как проповедь. Самая

жгучая сатира и самая пламенная проповедь - бесплодны, если они

только бичуют зло и доказывают, что хорошее - хорошо, а дурное

- дурно. Они бесплодны, если не основаны на знании основ того

миропонимания, того универсального учения и той действенной

программы, которые, распространяясь от ума к уму и от воли к

воле, были бы способны отвратить от человечества эти две

коренные опасности. Поделиться своим опытом с другими,

приоткрыть картину исторических и метаисторических перспектив,

ветвящуюся цепь дилемм, встающих перед нами или долженствующих

возникнуть, панораму разноматериальных миров, тесно

взаимосвязанных с нами в добре и зле, - вот задача моей жизни.

Я стремился и стремлюсь ее выполнять в формах словесного

искусства, в художественной прозе и в поэзии, но особенности

этого искусства не позволяли мне раскрыть всю концепцию с

надлежащею полнотой, изложить ее исчерпывающе, четко и

общедоступно. Развернуть эту концепцию именно так, дать понять,