Мендоса отказался от своей должности и выехал из
Мадрида.
III. Следует, я думаю, помнить, что этот прелат перед смертью Карла II
был более расположен к австрийскому дому, чем к династии французских
Бурбонов. Упорство епископа Сеговии, поддержанное апостолическим нунцием, с
которым он был в дружбе, довело его до жалобы, обращенной к папе, который
написал королю через посредство своего нунция письмо, где жаловался на
характер обращения с одним из его уполномоченных высокого ранга. Нунций,
желая содействовать папе со своей стороны, довел до сведения Филиппа свой
протест, продиктованный ультрамонтанским духом, самым несовместимым с
правами верховной власти. Король твердо держался принятого решения и настоял
на том, чтобы главный инквизитор подал в отставку и удалился в свою епархию.
Мендоса вынужден был повиноваться; его дело закончилось более удачно, чем он
заслуживал, так как наказание почти нисколько не было соразмерно с
злоупотреблением властью, которое он совершил, преследуя Диаса и членов
верховного совета. Если бы светский судья позволил себе так поступать со
своими подчиненными, гражданская власть не поколебалась бы предъявить свои
права и подвергнуть его крайне суровому наказанию. Из всех бедствий
человеческой жизни едва ли хоть одно может сравниться с несчастием видеть
обеспеченную безнаказанность могущественных преступников в то время, когда
гонение падает на голову слабого человека, лишенного защиты.
IV. Король вскоре дал новое доказательство твердости в защите прав
короны своим поведением с главным инквизитором Джудиче в деле дона Мельхиора
де Маканаса, о котором я говорил в XXVI главе. Преступление этого прокурора
состояло в том, что он осмелился мужественно защищать власть своего государя
против невыносимых притязаний римской курии по многим пунктам юрисдикции и
против притязаний испанского духовенства относительно личных и судебных
привилегий. Он не только был судим и осужден за жалобы и представления,
которые делал королю против папских посягательств, но и вынужден был
добровольно уйти в изгнание, чтобы избежать секретной тюрьмы святого
трибунала, которую главный инквизитор по соглашению со своим советом
предназначил для него.
V. Правда, Филипп V не обнаружил в этом случае столько энергии, как в
деле Мендосы, потому что интриги имели другой объект и направление их
переменилось. Иезуит Добантон, заместивший Робинэ в должности королевского
духовника, и новая королева Изабелла Фарнезе, которая действовала через
кардинала Альберони, дружившего тогда с Джудиче, изменили положение
политических дел, так что поведение Маканаса, который держал себя как
подданный, полный усердия и верности своему господину, представлялось теперь
преступным.
VI. Римская курия не преминула содействовать этой интриге, горячо
жалуясь через своего нунция и третируя Маканаса как подозреваемого в
исповедании ошибочных взглядов Марка Антония де Доминиса и протестантов. Эта
тактика не нова: она была в употреблении со времени Филиппа III против
каждого испанского юрисконсульта, который отваживался выступать против
папских захватов и против злоупотребления властью.
VII. Маканас был жертвой слабости испанского правительства до тех пор,
пока после смерти Филиппа V Фердинанд VI не вызвал его в Испанию и не
запретил главному инквизитору Пересу де Прадо беспокоить его по поводу его
процесса с инквизицией. Вскоре он назначил Маканаса своим чрезвычайным
посланником на Ахенский конгресс.
VIII. Удивительнее всего было видеть, как Филипп V получил от совета
инквизиции оскорбление, за которое не отомстил, несмотря на то, что оно было
так нестерпимо. Этот государь пожаловался на декрет, подписанный кардиналом
Джудиче в Марли (близ Парижа) в 1714 году и запрещавший чтение произведений
Маканаса. Члены верховного совета имели дерзость ответить королю, что король
властен упразднить инквизицию, если считает это необходимым; пока же она
существует, Его Величество не имеет права препятствовать ее действиям,
сообразным с апостолическими буллами.
IX. Ответ был удобен в применении к запрещению книг, данному
инквизиторам в силу одного указа Филиппа II. Но взгляды изменились. Самые
ревностные защитники прав короны не знали в ту эпоху в точности, о чем было
договорено; между тем