О. Да.
В. Зачем?
О. Чтобы сделать более ощутимыми аллегории великого, постоянного и
истинного просвещения, которое ложи получают от Великого Зодчего мира, и
потому, что эти изображения наставляют братьев и побуждают их к
благотворительности.
В. Г. Турнону замечают, что все данные им объяснения фактов и
церемоний, происходящих в ложах, ложны и отличаются от того, что он
неоднократно говорил добровольно в присутствии лиц, достойных доверия. Его
призывают снова, из почтения к Богу и Святой Деве, сказать правду и
исповедаться в ереси индифферентизма и суеверных заблуждениях, которые
заставили его смешивать святое со скверной, а также в заблуждении
идолопоклонства, приведшем к почитанию звезд. Эта исповедь нужна для
очищения его совести и для блага его души. Если он исполнит ее с раскаянием
в совершении этих преступлений и покажет свое отвращение к ним, смиренно
прося прощения (прежде чем прокурор обвинит его как преступника в этих
ужасных грехах), святому трибуналу позволительно будет выказать в отношении
его сострадание и милосердие, которые он обычно проявляет к преступникам,
кающимся и признающимся во всех своих прегрешениях. Если он подаст повод к
судебному обвинению, нельзя будет избавить его от преследования по всей
строгости, которую предписывают святые каноны, апостолические буллы и законы
королевства против еретиков и врагов нашей святой католической религии.
О. Я говорил правду во всех моих ответах; если есть свидетели, которые
показали противное, они ошиблись в толковании моих слов. Я никогда не
рассуждал о предмете, о котором меня допрашивают, ни с кем, кроме рабочих
моей фабрики, и никогда в другом смысле, чем тот, который я изложил сейчас.
В. Не довольствуясь тем, что вы сами франкмасон, вы убеждали других лиц
вступать в орден и принять заблуждения, еретические, суеверные и языческие,
в которые вы впали?
О. Правда, что я побуждал этих людей стать франкмасонами, потому что
думал, что им будет очень полезно, если они, отправившись в иностранные
земли, встретят там братьев, готовых прийти им на помощь в непредвиденных и
трудных обстоятельствах. Но ложь, будто я пытался их вовлечь в заблуждения,
противные католической вере, принимая во внимание, что ни одно заблуждение
не проникло во франкмасонство, так как там никогда не занимаются
догматическими вопросами.
В. Было уже доказано, что существование этих заблуждений не химерично.
Поэтому пусть г. Турнон примет во внимание, что он был учащий еретик и что
ему важно в этом сознаться, смиренно признать это и просить прощения и
отпущения церковных наказаний, которые он навлек на себя. Если же он будет
продолжать упорствовать, то сам послужит причиной своего бедствия вследствие
гибели тела и души. Так как ему сейчас дана первая увещательная аудиенция,
ему советуют старательно поразмыслить о своем положении, чтобы приготовиться
к двум другим аудиенциям, предоставленным ему по состраданию и милосердию,
которые святой трибунал всегда проявляет к обвиняемым.
V. Г. Турнон был отведен в тюрьму. Он упорствовал в своих ответах на
первой и на второй аудиенциях. Прокурор представил свой обвинительный акт,
который, согласно обыкновению трибунала, был разделен на статьи,
сообразованные с показаниями свидетелей. Обвиняемый признал факты, которые
он истолковал и объяснил, как делал это раньше. Ему предложили избрать
адвоката, если он желает защищаться, установить свои доказательства или
отвести лиц, о которых он думает, что они показали против него по ненависти,
из выгоды или вследствие какого-либо другого частного побуждения. Г. Турнон
отвечал, что причиной его несчастий является дурной смысл, приданный
происшедшему; что испанские адвокаты незнакомы с масонскими ложами; они
разделяют относительно их предрассудки публики и не сумеют защитить его
дела. Это соображение заставляет его вернуться к самому себе и к
последствиям, которые может иметь его теперешнее положение. Он полагает, что
самое разумное решение, которое он может принять, это признать свою
виновность, свое неведение или опасный дух статутов и обычаев
франкмасонства. По этому побуждению он подтвердит свои показания, поскольку
он никогда не думал, что в том, что он делал в качестве франкмасона, было
что-либо