показать внутреннее
соотношение между догматом и их мнениями, потому что это средство более
привлекало еретиков к выслушанию истин вселенской религии; иначе они не
могли бы внушить еретикам ни уважения, ни желания их знать, а это могло их
убедить, насколько проповедуемые истины достойны почтения. Свидетель
подкрепил свои слова указанием на примеры св. Иринея, св. Кирилла [88], св.
Епифания [89], св. Августина, св. Иеронима и некоторых других. Можно
сказать, что его показание было апологией архиепископа. Дом Франсиско
Манрике де Лара, епископ Саламанки, заявил 10 октября 1559 года, что,
услыхав в Нахере об аресте архиепископа по делу о его катехизисе, брат
Амбросио сказал:
'Это не может быть единственной причиной, возможно, что вызвали
сомнение его взгляды относительно чистилища'. В процессе не нашлось ни
одного свидетеля, который показал бы то, что рассказывали о брате Амбросио.
Но способы, при помощи которых инквизиторы добивались от обвиняемого нужных
показаний, доказывают их старания нагромоздить факты для обвинения
архиепископа.
XXVII. Когда произошло оглашение свидетельских показаний, этот
свидетель не был назван и защитники подсудимого не знали, что он участвовал
в предварительном следствии. Таким образом инквизиторы извращают в своих
процессах естественное право, пряча все, что может обернуться в пользу
защитника. По этому поводу я расскажу о своем разговоре с инквизитором
Севальосом (человеком характера доброго и сострадательного). Я сделал ему
при аналогичных обстоятельствах замечание против столь опасного обычая. Он
старался защитить этот способ, говоря, что инквизиторы исполняют в отношении
подсудимых не только долг судей, но и долг отцов, восприемников и
попечителей; что характер деятельности налагает на них обязанность иметь
перед глазами все документы защиты, хотя бы они и не были включены в
оглашение свидетельских показаний. Если это так, возразил я, то бесполезно
иметь защитника, так как его лишают знакомства с документами, которые ему
могут доставить средства в пользу обвиняемого. Самым неправильным было то,
что нередко читали документы процесса, когда шла речь о вынесении
окончательного приговора; видели подлинники только тех документов,
сокращенное изложение которых, сделанное секретарем, указывало, что их надо
прочесть.
XXVIII. 9 декабря брат Хуан де Регла добровольно донес на архиепископа
за выражения, которые этот прелат употребил перед Карлом V касательно
отпущения грехов. Я уже говорил о последствиях этого дела в главе XVIII. 23
декабря этот модах снова донес на дома Бартоломео, будто он энергично
поддерживал аргументы и авторитеты лютеран на второй сессии Тридентского
собора, когда зашел вопрос о святом таинстве, причем архиепископ осмелился
сказать: 'Я положительно присоединяюсь к ним' (ego haereo certe); это
вызвало скандал среди многих отцов собора, между прочим, богословов его
ордена; говоря по правде, оговоренный, по словам того же Хуана де Реглы,
объяснил затем свои слова, но в отношении некоторых пунктов холодно и вяло.
Этот монах был единственным доносчиком, отметившим этот факт. Дон Диего де
Мендоса, испанский посол на Тридентском соборе, внимательно следивший за его
заседаниями, на вопрос, обращенный к нему 28 сентября 1559 года, не мог
припомнить это обстоятельство, которое раньше не было упомянуто ни одним из
многочисленных соперников Каррансы, даже самим Хуаном де Реглой. Впрочем,
донос сопровождался обстоятельствами, которые сильно подрывали его значение.
Этот враг Каррансы был крайне уязвлен тем, что не мог получить епископства,
несмотря на звание духовника Карла V. Зависть могла внушить ему сомнения
через шестнадцать лет после происшествия. Следует прибавить, что он сам был
осужден сарагосской инквизицией, отрекся от восемнадцати тезисов и
преследовался иезуитами, ожесточенным противником которых он был вместе с
Кано, тогда как дом Бартоломео питал к ним большое уважение. Поэтому Кано и
доносчик старались унизить Каррансу и преследовали его как тайно преданного
иезуитам. Лиценциат Орнуса, апелляционный судья округа города Сант-Яго, в
письме от 15 октября 1559 года (то есть через полтора месяца после ареста
архиепископа), которое было приобщено прокурором к процессу, говорит, что
этот прелат