положением, которое подвергало ее опасности навсегда
потерять красоту.
VIII. Выздоравливая, королева, несомненно, узнала о небрежном
воспитании принца, о его моральных качествах и нестерпимой надменности. Ей
стало хорошо известно, что он дурно обращался со своими слугами и на словах
и в поступках, что в сердцах и гневе он ломал все, что ему попадалось под
руку. Вероятно, она была осведомлена и о том, как вел себя принц в день
принесения присяги с почтенным герцогом Альбой. Ему был поручен церемониал
открытия заседаний кортесов; множество хлопот, связанных с поручением в
торжественный день, заставило его забыть подойти к дону Карлосу, когда тот
должен был приносить присягу. Его искали и нашли, но юный принц,
разгневанный, оскорбил его так сильно, что тот готов был потерять должное
уважение. Отец принудил его извиниться, но это уже не имело значения: они
всю жизнь смертельно ненавидели друг друга.
IX. Ни в одном из рукописных мемуаров, которые я мог достать, я не
вычитал ничего, что указывало бы хоть на малейшую вероятность существования
нежной склонности принца к королеве. В них не встречается абсолютно ничего,
что могло бы породить мнение авторов повестей и романов. Время для обвинения
их во лжи прошло, но они злоупотребили статьей предварительных соглашений
1558 года, которой, надо думать, принц никогда не знал. Все сказанное ими о
портретах недостоверно; дон Карлос не мог влюбиться в королеву, не видя ее.
Не более правдоподобно, чтобы это чувство родилось в его сердце во время
приступов перемежающейся лихорадки.
X. Королева еще выздоравливала, когда принц уже поправился. Король
послал его в Алькала-де-Энарес, дав в провожатые дона Хуана Австрийского,
его дядю, и Алессандро Фарнезе, наследного принца Пармского, его кузена. При
нем были также гувернер, учитель и священник, о которых я говорил, дворяне и
необходимые слуги. Король имел намерение укрепить здоровье сына
путешествием, в котором он дышал бы более чистым воздухом и жил бы среди
полей, совершенно освободившись от стеснений придворного этикета. Монарх
желал также, чтобы сын приохотился к учению, так как успехи его были так
малы, что он не знал еще латыни; дон Онорио де Хуан, видя его отвращение к
изучению другого языка, кроме родного, давал ему до сих пор уроки только
по-испански.
XI. 9 мая 1562 года дон Карлос, будучи семнадцати лет от роду, упал с
лестницы своего дворца. Он прокатился по нескольким ступеням и получил
ранения в разных частях тела, главным образом в спинном хребте и в голове;
некоторые казались смертельными. Король, узнав об этом случае, поехал к
принцу на почтовых, чтобы оказать ему необходимую помощь. Кроме того, он
приказал всем архиепископам, епископам и другим высшим духовным лицам, а
также всем капитулам молиться Богу о выздоровлении сына. Полагая, что сын
находится уже при смерти, Филипп II велел принести тело блаженного Диего,
францисканского бельца, заступничеством коего, как говорили, Бог творил
великие чудеса. Тело блаженного было возложено на тело дон Карлоса; с этого
момента дон Карлос стал чувствовать себя лучше; это приписали
покровительству св. Диего, который был вскоре канонизован по ходатайству
Филиппа II. Я должен заметить, что принц пользовался уходом очень известного
доктора Андреа Басилио, королевского медика, уроженца Брюсселя. Заметив, что
раны и контузии, полученные доном Карлосом в голову, вызвали накопление
значительного количества жидкости, доктор считал смерть неизбежной, если
оперативным путем не освободить от этой жидкости больного. Андреа Басилио
вскрыл череп, выпустил оттуда жидкость и спас больного. Принц, однако,
выздоровел не вполне. Он остался подвержен болям в голове и страданиям,
которые не только препятствовали ему прилежно заниматься, но и причиняли
иногда расстройство в мыслях, что делало его характер еще более невыносимым.
Неужели все это превосходное предрасположение для возбуждения нежного
чувства в сердце добродетельной принцессы?
XII. Дон Карлос вернулся ко двору в 1564 году, избавленный от своих
учителей. Филипп II вознаградил дона Онорио де Хуана, назначив его епископом
Осмы. Твердое благочестие и мягкость характера этого прелата так пленили
сердце дона Карлоса, что разлука между учителем и учеником не прервала
дружбы и доверия,