Владимир Данченко

Чакры и тантра

свою, новую Йогу — 'Йогу процесса'; разумеется, его концепция 'более глубокая и более обобщенная, чем древняя версия... механизма Кундалини-йоги' (стр. 122).

Впрочем, глубина подхода, демонстрируемая автором на предшествующих страницах, не оставляет особых надежд и для 'новой' Йоги. Как и следовало ожидать, она взросла на той же почве, что 'новый' материализм и 'новая' логика, — на почве недомыслия недосамоутвердившегося подростка, который не хочет учиться, а хочет жениться, причем непременно на королеве. Глубина 'новой' Йоге придается с помощью нехитрого приема: 'старая' Йога преподносится в таком виде, что мелкота ее становится ясной и ежу, — не говоря уже о 'человеке конца 20 века, знающем физиологию, психиатрию и нейрохимию' (стр. 120). Шатчакра-бхеда в авторской подаче представляется как неконтролируемое проскакивание, 'прострел' Кундалини через Сушумну, который завершается неконтролируемым 'трансом', а попросту говоря обмороком. Все происходит очень быстро. Был человек — и нет его. Как очухается, глазами хлопает, а толку никакого, разве что кайф (см. стр. 111-112). Древние мистифицировали этот процесс.

Напротив, в новой Йоге Кундалини поднимается годами, медленно и незаметно, подолгу задерживаясь в каждой Чакре, активизируя ее и позволяя тем самым реализовать заложенные здесь 'программы' вроде борьбы за выживание, сексуальности, самоутверждения, 'внутреннего мира' (? — ¦20), самовыражения, интеллектуального развития и стремления к совершенству (см. стр. 122). Несложно заметить, что 'восхождением Кундалини' автор называет процесс взросления, развития мотивационного ядра личности, — процесс, который Шри Ауробиндо называл 'неспешной Йогой Природы'; характерно вместе с тем, что по мнению автора реализовать большинство из упомянутых программ 'обычному среднестатистическому человеку' не дано, — ему даны ('как правило', правда) лишь программы 'уровня ¦3': быт, служба, карьера, самоутверждение и т.п. 'Развитие интеллекта? Творчество? Внутренний мир?...' — восклицает автор, — 'Ничего не значащие для среднестатистического гражданина абстракции' (стр. 123).

Попирая жалких недочеловеков с их 'бытом' и 'службой', наш Великий Батыр, победоносно реализовавший все программы и ставший шибко умным, безотчетно использует наибезобразнейшую (и в этом смысле действительно отнюдь не среднестатистическую) форму самоутверждения — паразитарную; он питается соками 'обычных людей', возносясь в собственных глазах за счет максимального занижения 'эволюционного уровня' этих козявок, то есть используя тот же прием, который был использован для придания глубины 'новой' Йоге.

X

Автор утверждает, что конечным результатом 'старой' Кундалини-йоги является 'четвертая стадия медицинского наркоза' (Турия). Из намеков, разбросанных в тексте, складывается следующая картина авторского пути к этому чеканному диагнозу, раз и навсегда поставившему крест на мистических фантазиях древних (последние, как известно, полагали, что результатом Кундалини-йоги является единение некоего 'Шивы' с некоей 'Шакти' — см. стр. 125).

Удалившись в уединенное место, автор принял 'позу лотоса' и приступил к пробуждению Кундалини одним из тех варварских методов, что в ходу у отечественных адептов: набычившись и затаив дыхание, он надежно сократил анус, втянул живот и начал биться задом оземь. Не выдержав такого обращения, Кундалини со страшным шумом ударила ему в голову, вследствие чего автор вырубился и упал лицом на пол (см. стр. 111-112, 119-120). Надо полагать, что это повторялось неоднократно; после того, как он обрел достаточный йогический опыт, то есть набил достаточное число шишек, количество перешло в качество и он постиг, что занимается ерундой, — ведь те же самые результаты 'могут быть легко достигнуты не только практикой тантрической Хатха-йоги, но и методами фармакологии — введением любого вещества, применяемого для общего наркоза' (стр. 120).

Далее автор замечает, впрочем, что существует и иная точка зрения по этому поводу, представители которой полагают, что 'если для 'простого человека' это является банальной потерей сознания, то для йогина является якобы неким 'единением' с 'высшим'' (стр. 130). Однако вся штука в том, что автор — 'хлопец непростой'; и допустить, что где-то какие-то другие 'непростые хлопцы' способны посредством той же тантрической Хатха-йоги достигать иных результатов, чем он, — допустить подобное автор просто не в состоянии, поскольку это было бы равнозначно признанию себя 'простым человеком'. Нет, ерундой занимался