Владимир Данченко

Чакры и тантра

надо полагать — ¦20) 'можно найти у В.М.Инюшина (зав. биофизической лаборатории Казахстанского государственного университета, г.Алма-Ата)', — как видим, гораздо более респектабельного автора, нежели скандальный 'гуру'. Инюшин же, 'приближаясь к предположению о существовании особого биоплазменного тела' (стр. 71), обращается к идеям Н.И.Кобозева, который еще в 60-х годах пришел к заключению, что мозг — слишком высокоэнтропийная система, чтобы служить материальным субстратом процессов обработки информации и мышления: процессы эти не только безэнтропийны, но, напротив, негэнтропийны, обладают отрицательной энтропией. Кобозев указывает, что таким материальным субстратом может служить лишь 'устойчивый комплекс' каких-то легких элементарных частиц наподобие нейтрино. Инюшин считает, что этот 'устойчивый комплекс элементарных частиц' и есть 'биоплазма', материальный субстрат 'биополя'; последнее выполняет, согласно Инюшину, прежде всего информационно-регулирующую функцию. (Замечу, что у меня не было возможности проверить эти сведения по источникам, и я не могу поручиться, что здесь все не переврано и не перекручено.) Автор называет гипотетический устойчивый комплекс элементарных частиц 'нейтринным телом'. Сегодня, после открытия у нейтрино массы покоя, идея нейтринного тела представляется весьма перспективной. Но она не является логическим следствием исторического развития 'традиционных представлений' о Пране, — она не имеет никакого отношения к индуистской культуре вообще и Кундалини-йоге в частности.

Действительная логика 'традиционных представлений' о Пране была обратной: со временем понятие 'прана' приобретало все более узкий смысл. В этом нетрудно убедиться, обратившись к тому же Смирнову, которого столь часто цитирует автор. Если первоначально говорилось, что 'Прана есть Брахмо', что 'эта вселенная есть Прана' и т.п., то впоследствии единая Прана распадается на множество Пран, число которых со временем утрясается до пяти Вайю — 'ветров тела' или приводящих его в движение 'жизненных сил'. Именно в таком смысле и употребляется собирательный термин Прана в позднейших йогических источниках вплоть до конца XIX в. (затем, когда Восток начал 'осваивать' Запад, ситуация изменилась): тема Праны занимает в них весьма скромное место и затрагивается исключительно в связи с описанием технических приемов Пранаямы — манипуляции 'ветрами тела' с целью пробуждения Кундалини.

Даже если рассматривать Прану в теоретическом смысле, как некую 'силу', а не как специфическое ощущение, с которым мы можем иметь дело в практике Пранаямы, — то и в этом случае 'традиционная ' проблема Праны сводится, говоря языком современных представлений, к проблеме энергообеспечения психофизиологических функций, а не к проблеме материального субстрата психики — это, если угодно, проблема ПНЕВМЫ, а не ПРАНЫ. Смешивая две различные проблемы, автор в конце концов приходит к отождествлению 'всемирного океана Праны' едва ли не с 'ноосферой' ('сферой разума') Тейяра де Шардена (см. стр. 74-75).

Свалив в одну бессмысленную кучу Прану, биоплазму, ноосферу, нейтринный газ и 'мировое санс-поле' Аверьянова, автор пытается разрешить эту бессмыслицу при помощи еще большей бессмыслицы. Он вводит понятие шкалы уровней плотности материи: 'от сверхплотного субатомного вещества до информации простирается эта шкала' (стр. 75). Но что значит 'материя', о плотности ЧЕГО идет речь? Возможно, о плотности объективной реальности, которая, следовательно, бывает более плотной и менее плотной? Пожалуй, все-таки, эта краеугольная идея 'неоматериализма', идея наделения философских категорий физическими свойствами, як то кажуть, 'трохи те¦'.

VI

Глава насыщена все теми же бессвязными 'логическими переходами', ничем не обоснованными сравнениями, которые 'напрашиваются' автору (и эта добрая душа просто не в силах им отказать), эксплуатацией 'авторитетов' для проталкивания собственных идей, профанацией 'традиционных представлений', алогичными 'логичными предположениями', постулатами, которые выдаются за выводы, — ни стыда, ни совести, как и положено просветленному. Создается впечатление, однако, что автор попросту не соображает, что делает, точнее, что делается: он лишь любовно описывает раскоряченные скачки пьяной обезьяны своего ментала, находя их непревзойденными.