состояния?
Не понимая, что он имеет в виду, я ответил: Я не знал, что такая здесь имеется.
О, да; она находится в старом храме на вершине горы, и Алмаз светит там ярче, чем где-либо.
Боясь обнаружить мое глубокое невежество не только относительно того, о
чем он говорил, но и относительно характера этой галереи, я пытался вкести беседу
таким образом, чтобы извлечь больше информации, а он, предполагая, что я уже
знаком с такого рода галереями, начал описывать эту. Но, дойдя до самой важной
части описания, он оборвал рассказ также резко, как и начал его, так что мое
любопытство осталось неудовлетворенным. И до самого дня своей смерти он не
касался больше этого темы. Но после его необычной болезни, за которой
последовало появление необычайного блуждающего глаза, мысль об этих образах
совершенно вылетела из моей головы.
Но, казалось, что воздействие этого блуждающего, одинокого, разумного глаза на мой характер стало лишь тенью или предзнаменованием моего знакомства с галереей. Его обычныйи вопрос, в связи с его личными недостатками и тем, какой урок он извлек из этого, когда вся его природа сконцентрировалась, воплотившись лишь в его глаз, долго блуждавший по Острову, заставило меня обратить мои мысли внутрь себя с тем, чтобы обнаружить и уничтожить ростки зла в самом себе. Между тем все обязанности в храме, где я жил, усердно выполнялись. И вот однажды ночью, достигнув смирения духа, я заснул при белом лунном свете, падающем на пол, и мне приснилось, что снова встретил живого старика и что он спросил меня, видел ли я галерею образов. Нет, - сказал я во сне, - я забыл о ней, и проснулся от звука своего собственного голоса. Взглянув вверх, в лучах лунного света я увидел фигуру человека, которого я никогда не видел прежде ни в одном из храмов. Он смотрел на меня ясным холодным взглядом, и издалека донеслось то, что я принял за его голос.
Следуй за мной.
Поднявшись с постели, я пошел в ночь вслед за немногословным проводником. Высоко в небе стояла полная Луна, и все вокруг было наполнено ее сиянием. Вдалеке стены храма, ближайшего к горе Алмаза, казались освещенными внутренним светом. Туда-то и направлялся мой проводник. И вот мы подошли к широко открытой двери. Стоило мне переступить порог, и я заметил, как одинокий, серый, блуждающий глаз моего старого друга и со-ученика появился за мной в воздухе, глядя прямо мне в душу, и я понял его выражение, как если бы он сказал мне:
Галерея здесь.
Мы вошли, и, хотя все священники находились на местах, никто из них, казалось, не заметил меня. Мы прошли через двор, пересекли залу, спустились вниз проследовали длинным коридором, пока не попали в просторное и помещение без крыши, куда вела лишь одна дверь. Лишь звезды сияли в небе, а потоки не только лунного света смешивались со светом от Алмаза. Поэтому здесь не было тени, и иной свет был не нужен. Когда бесшумная дверь мягко закрылась за нами, печальная мелодия наполнила все вокруг. Но вот она оборвалась, и в тот же миг в одном месте показалась тень, которая тут же была поглощена светом.
Смотри внимательно, но ничего не трогай и ничего не бойся, - сказал мне мой молчаливый чичероне. С этими словами он повернулся и оставил меня одного.
Но разве мог бы я сказать, что я остался один? Место наполнилось лицами. Они находились вверху и внизу длинной залы; у пола, над ним, выше, вдоль стен, в самом воздухе, повсюду за исключением одного ряда, но никто из них не двигался с места, хотя все казались живыми. И время от времени странные стражи из элементального мира перемещались здесь с места на место. Следили ли они за мной или за этими лицами? Сначала я почувствовал, что они сследят за мной, так как, куда бы я не перемещался, они искоса следили за мной; но через миинуту случилось нечто, уверившее меня в том, что они следили за лицами.
Я стоял, глядя в лицо одного моего старинного друга приблизительно моего возраста, которого направили в другую часть Острова, и это наполнило мое сердце безотчетной грустью. Одно из любопытных элементальный созданий беззвучно приблизилось к нему. В изумлении я даже напряг глаза, так как образ моего друга начал явно меняться в цвете. Его выражение менялось с каждой секундой. Оно из белого стало серым и желтым, потом снова серым, а затем неожиданно оно все почернело, как будто быстро разлогалось. Потом снова зазвучала та же печальная музыка, которую я уже слышал, входя в зал, а темный лик, казалось, отбрасил тень, но ненадолго. Элементал набросился на теперь уже безжизненный образ, разорвал его на части и одному ему