дороги. Открытие
памятника переносится!' Милиция подозрительно осматривала
каждого прохожего и с недоверием сопроводила и нас своими
бесцеремонными взглядами, когда мы спускались по ступенькам.
Шоссейная дорога и в самом деле оказалась перекопанной.
Яма была совсем свежей. И мы пошли пешком, другой дорогой,
через все Абрамцево.
Но из Абрамцева, как оказалось -- не выпускали никого!
Тогда мы снова вернулись в центр поселка. И тут нам
повезло! Две молоденькие девочки из абрамцевского
художественного училища -- знали дорогу. И мы ринулись за ними,
как за проводниками!
Шли очень быстро: по пригоркам и оврагам, спотыкаясь об
окоченевшие земляные кочки, путаясь ногами в рытвинах с
переплетенными корнями. Снега было мало, он изрядно подтаял от
недавней оттепели. Наша тропа извивалась вдоль какого-то,
казалось, бесконечного забора из колючей проволоки, а за этим
забором располагался бесконечный охраняемый объект. Забор
тянулся возле русла узенькой, замерзшей речки. Изредка за ним
не так далеко от нас возвышались среди голых веток деревьев
деревянные часовые вышки. А иногда нам приходилось перелезать
забор, чтобы преодолеть наиболее трудные участки пути, где
тропа, видимо, подмытая весенними половодьями, отвалилась от
забора в речку.
По льду идти мы не решались, и тогда страх пружинил в
ногах, хотелось побыстрее перелезть обратно,к речке: так и
казалось, что сейчас раздастся автоматная очередь! Но я
сдерживал себя и даже специально притормаживал свой ход и
начинал громче разговаривать, на что Вика отвечала явно с
волнением, и тогда вспоминал, что не я один преодолеваю страх:
страх часовых вышек и колючей проволоки...
Теперь мы шли по жилистой тропе в густо ветвистом лесу.
Деревья и кустарники, опустошенные осенью и обветренные зимой,
казалось, рады были встрече с человеком, и каждая веточка,
зависавшая над тропою, будто тянулась навстречу, чтобы
прикоснуться к нам.
Впереди шагали юные художницы. Они, крупные, спортивно
сложенные, вырвались намного вперед. Я увлекся их напористым
порывом к цели и тоже вышагивал нога в ногу сразу же за ними. Я
и не заметил, как Вика и Юра отстали от нас и опомнился от
забытья только тогда, когда меня где-то издалека, позади,
окликнул протяжно приглушенный голос Вики:
-- Се-ре-жа! -- жалобно позвала Вика.
Я остановился...
Юные художницы скрылись за поворотом и погнались за тропою
дальше, а я, отмахиваясь от паривших неподвижно перед моим
лицом ветвей, зашагал обратно. Я разыскивал глазами Вику.
Вдруг сердце у меня неожиданно екнуло. Я почувствовал, что
Вика там не одна, -- с Юрой!..
Через несколько секунд Юра и Вика показались вместе...
Юра нес Вику на руках. Нес мою нежность, и она обвивала
его шею мягкими руками. У Вики что-то случилось с ногой! Она
оступилась в одной из ветвистых рытвин. Мы усадили девушку на
широкий пенек.
Я ласкал и уговаривал ее не беспокоиться.
Юра же, имея диплом медучилища, быстренько стащил с
поврежденной ноги сапог, определил небольшой вывих и резко
выправил его. Вика вскрикнула.
-- Ну, вот и все, малышка, -- сказал он и, стоя на коленях
перед нею, посмотрел в глаза девушки: выразительно и покорно.
-- Пусть Сережа не обижается, -- сказала Вика.
И она нагнулась к Юре и мягко поцеловала его щеку.
-- Поцелуй моему спасителю, -- сказала она...
Вскоре мы оказались на автостраде в километре от окраины
села Радонеж. Движения по шоссе почти не было, а многочисленные
толпы людей шли туда и обратно, будто прогуливались по
Садово-Кудринскому тротуару, но хмурые и говорливые. Изрядно
уставшие, мы приближались по этой дороге к селу.
Я на ходу вынул кинокамеру и, приблизив с помощью
трансфокатора место людского волнения, отснял несколько метров
кинопленки.
В конце шоссе, не доезжая до пригорка, на котором
располагался небольшой собор, притормаживали и уже вытянулись
метров на сто вереницей автобусы, видимо, их пригоняли из
Москвы.
На пригорке расхаживали милиционеры не ниже капитана, а
также, сразу узнаваемые по пристальности взгляда и
озабоченности в лицах, агенты в штатском. Людей было много. Они
собирались кучками и разговаривали.
Митинг уже с час как закончился, мы не успели