Всеслав Соло

Переодетые в чужие тела (Часть 1)

улыбаясь, Ворбий и выдержал небольшую

паузу, -- ты сделаешь им уколы.

-- Я стану молодой! -- воскликнула Карвелла.

-- Тише, Кара, -- будто пригрозил Ворбий своей жене. -- Не спугни такую

удачу.

Кара -- так звал свою жену Карвеллу Вор-бий -- обычно когда злился на

нее.

-- Молчу и слушаю, -- тут же определилась Карвелла.

Георгио Фатович, до сего момента, продол-жавший оставаться в дверном

проеме, скоро прошел в комнату к жене и, присевши рядом с ней на диван,

заговорил шепотом.

В тупике отчаяния

Миша сидел в своей палате, в клинике, на жесткой кушетке. Его всего --

чувственно противоречило как изнутри так и снаружи: молодой человек ощущал

себя, будто перепачканным, измазанным с ног до головы чужой,

приторно-вонючей блевотиной и от этого душу его выворачивало наизнанку,

вплоть до ощущения физической тошноты.

Он сидел на кушетке в состоянии большем, чем обманутый человек.

Первые дни его действительно рвало, в особенности после еды, но

постепенно, ему стало удаваться сдерживать рвотные позывы и в конце концов,

он силою воли заставил себя, научил -- принимать пищу, не извергая ее

обратно в тарелку.

Миша сидел на жесткой кушетке и его отрывистые мысли и чувства, сейчас

походили скорее на пунктирные отрывистые линии, которые, словно пытались

отстреливать мутные, маячащие вдалеке и хохочущие над ним, ускользающие

мишени.

'Они!.. Кто они?!..' -- отстреливал мишени Миша, -- 'За что же так?!!'

-- раскачивался он из стороны в сторону, раскачивался не своим корпусом,

сидя на кушетке и крепко обхвативши не свою голову не своими руками, -- 'Я

презираю их, не-на-ви-жу!..

Профессор... Бесстыжий, подлый отец своей дочери!.. Как он мог? Меня...

Уничтожить так больно... За что?...

Это старое тело!.. Меня бросили в помойную... яму... Я искалечу его!..

Проклятый Аршиинкин-Мертвяк!.. Я... Смогу ли я убить сам се-бя?..

О-он... Теперь я...

Так вот же он!.. Негодяй!

Я тебя сейчас проучу!.. Я буду бить тебя больно, сильно... пока не

убью!

Получай! А-а!!

Еще! А-а!!' -- остервенело вскочивши с кушетки на ноги, стал избивать

себя Миша.

Он бросал тело Аршиинкина-Мертвяка на стены и оно ударялось и падало

навзничь на пол. Но снова поднималось и снова ударялось...

В палату вбежали два здоровенных медбрата в белых халатах и они ловко

одели на пожилого мужчину, избивающего себя, смирительную рубашку.

-- Я его бью! -- кричал мужчина, запелено-ванный в смирительную рубашку

и опрокинутый на кушетку, изворачиваясь, будто перевер-нутая с лапок на

спину гусеница, пытаясь осво-бодиться. -- Я ненавижу его!

Пришла Вера со шприцем в руках. Она сделала пациенту какой-то укол и он

стал успокаиваться и уже, тихо теперь и безнадежно-спокойно проговорил:

-- Жаль только, что больно не ему, а мне...

-- и пациент уснул.

-- Поспи, -- сказала уснувшему, когда медбратья уже вышли из палаты,

надменно улыбнувшись Вера, -- скоро я тебя освобожу,-- как-то ласково и

заботливо добавила она.

Клиника

Юля и Миша свернули в переулок. Они шли молча и не очень быстро, но в

их неторопливости отчетливо понималась, виделась решительность и правота.

Таким шагом обычно приближаются к дому человека-должника, к дому, где

тебе обязаны и должны, но надо быть начеку, настороже, потому что могут и

обмануть или чем-то разжалобить, отвлечь и выклянчить совершенно

нежелательную отсрочку отдачи долга.

-- Это здесь, -- сказал, притормаживая шаг, молодой человек.

Оба они остановились.

-- В этом доме? -- уточнила Юля.

-- Да, -- подтвердил Миша. -- Вход со двора.

Они прошли через едва приоткрытые высокие металлические в подтеках

ржавчины ворота, над которыми сверху, и вообще, далее по переулку, вдоль

всего кирпичного забора, Юля мельком обратила на это внимание, протянулась

многорядно колючая проволока.

Со двора кирпичный, четырехэтажный дом, в котором располагалась

клиника, выглядел довольно старым зданием: по, хотя и крепким на вид, стенам

змеино расползались трещины, множество выщерблин в фундаменте. Неприятно

бросались в глаза прочные сети решеток на всех окнах.

Юля и Миша прошли во внутрь здания и ме-таллическая дверь, будто

протяжно огрызаясь на своих петлях, тут же потянулась толстенной пружиной,