Всеслав Соло

Переодетые в чужие тела (Часть 1)

Но одновременно

профессор, как бы занимаясь изучением собственной двухсторонней болезненной

муки чувств, периодически сам же и подпитывал, вызывал жесткую

дискомфортнось чувств, и даже получал от этого нескрываемое удовольствие: с

одной стороны, отказывал себе пойти на вечернее развлечение, которое

одновременно он понимал -- обязательно произойдет с ним, с другой стороны,

его одолевала невероятная жажда быть подле дочери и одолевала тем сильнее и

больше, чем определеннее он подготавливал себя к вечеринке.

-- О чем ты опять задумался, Василий Федорович? -- через некоторое

время безмолвия полуночных партнеров, одного -- в наброшенном на плечи

халате маленько и сутуло стоящего у окна, другого -- лежащего в постели в

ласковой наготе собственного тела, которая, сумрачно белела в приземистом

освещении свечи, стоящей на низенькой тумбочке.

-- Слабый мужчина я для тебя, -- проговорил безлико и равнодушно

профессор. -- Зачем ты со мною захотела переспать, -- оживляя некоторую,

снова прорывающуюся, привычную унылость продолжал он, -- ведь, такое

множество здесь, в поселке, молодых жеребцов?

-- Вот-вот, -- подтвердила она, -- именно -- жеребцов, -- и

прихихикнувши в подушку, сказала: -- Все они хороши, и я спала со многими.

Но как бы тебе объяснить, чтобы ты меня правильно понял, -- на мгновение

серьезно задумалась женщина, -- я развиваюсь и живу символами. Да --

наслаждение, и его всегда, было бы желание, можно получить, но символ --

надо искать и долго приобретать.

-- Что-то не пойму, о чем ты хочешь сказать, о каком символе ты

говоришь, когда тут все просто и ясно как белый день: стар и неуклюж в

любви, вот и весь, как я понимаю, символ? Разве может принести такой, как я,

удовлетворение? -- профессор отошел от окна и медленно удалился в глубину

комнаты и теперь остановился у распахнутой ненасытности кровати, потому что

присутствовала на ней женщина, по его убеждению, не получившая полноценного

мужского общения. Халат соскользнул с его плеч на пол, и профессор виновато

присел на кровать у изголовья женщины.

-- Поцелуй меня, -- нежно потребовала она, и Аршиинкин-Мертвяк,

подавляя мужское неуважение к себе, наклонился плавно к ее лицу и едва

прикоснувшись своими дряхлыми, понималось ему, губами, поцеловал ее свежий и

ароматно пахнущий подбородок, но он не успел оторвать своих губ от него.

Женщина уловила напряженную шею профессора в объятия локтевых

шелковистотеплых изгибов своих рук и неожиданно соскользнула

влажно-прохладными губами прямо в губы Аршиинкина-Мертвяка, и тут же

трепетно и крепко прижалась всеми своими изгибами тела к профессору.

Долгий поцелуй так же неожиданно, как и возник, прекратился: она

освободила профессора от взволнованного объятия, и он отклонился от женщины

и остался сидеть у ее изголовья.

-- В чем же символ? -- спросил он.

-- Вам... -- женственно вздохнула она мужчинам никогда не понять, пока

вы сами не испытаете этого, не окажетесь женщиной...

-- Прости, -- остановил ее профессор, -- но ведь так же и женщинам, --

не понять нас, мужчин, пока они не побывают мужчиной.

-- Бесспорно, но это другим, остальным женщинам.

-- Ты хочешь этим сказать: другим женщинам, но не тебе?

-- Именно так.

-- Но разве ты была в шкуре мужчины?

-- Позволь мне не отвечать на этот вопрос.

И Аршиинкин-Мертвяк, немного насторожился, но постарался никаким

образом не высказать этого.

-- Хорошо. Не отвечай, -- согласился он.

-- Так вот, -- продолжила Виктория, внимательно присматриваясь к

выражению глаз профессора в отблесках света свечи, как бы выискивая,

думалось профессору, именно его сейчас настороженность по отношению к ней,

не исключено, для того, чтобы поиметь повод прервать разговор и обидеться.

Тогда профессор отвел свой взгляд от Виктории и продолжал слушать ее,

определенно всматриваясь в огонь свечи. Так вот, -- говорила она, -- вам,

мужчинам, никогда не понять, что если она, женщина, не может существовать

только с одним мужчиной, так это не всегда от безрассудства, глупости,

разврата или еще чего, а и от другого, скажем: незнания, скорее даже --

познания себя как женщины, женщины как таковой. Это тот самый момент, когда