Риан Айслер

Чаша и клинок

'Ведь родила не

мать меня. Мужеское все Мне ближе и дороже. Только брак мне чужд. Отцова

дочь я, и отцу я предана. И потому жалеть не стану женщину, убившую супруга.

В доме муж глава'.

Хор Эриний, или Фурий, в ужасе восклицает:

'О боги молодые, вы втоптали Закон старинный в грязь'. Решающий голос

подает Афина - и Орест освобождается от кары за убийство своей матери.

Убийство матери - не преступление

Почему, спросите вы, кому-то могло понадобиться отрицать самые

естественные и могущественные человеческие отношения? Почему такой блестящий

автор, как Эсхил, должен писать на эту тему драматическую трилогию? И почему

эту трилогию - которая была в те времена не театральной постановкой в

привычном нам смысле, а ритуальным действом, обращенным к чувствам и

призванным воспитывать подчинение господствующим нормам - показывали всем

афинянам, включая даже женщин и рабов, во время значительных празднеств?

Пытаясь ответить на вопрос о нормативной функции 'Орестеи',

исследователи традиционно видели здесь попытку объяснить с ее помощью истоки

греческого ареопага (суда). Правосудие в этом суде - новшество по тем

временам - должно было вершиться не через родовую месть, а с помощью более

беспристрастных правовых механизмов. Однако, как указывает британский

социолог Джоан Рокуэлл, такая интерпретация бессмысленна. Она даже не

касается главного: почему это судебное дело - первое дело, которое

рассматривалось в ареопаге, оказалось убийством матери ее собственным сыном?

Не ставит она и основного вопроса: каким образом в этом 'моральном уроке' в

пользу государственного правосудия сын может быть оправдан за преднамеренное

хладнокровное убийство матери - да к тому же на таком явно нелепом

основании, будто бы он не имеет к ней отношения.

Для того чтобы узнать, какие же нормы в действительности выражает и

подтверждает 'Орестея', нам придется взглянуть на трилогию в целом. В первой

пьесе, 'Агамемнон', царица Клитеместра мстит за кровь своей дочери. Мы

узнаем, что по дороге в Трою ее муж Агамемнон хитростью уговаривает ее

послать к нему их дочь Ифигению якобы с целью выдать ее замуж за Ахилла, а

на самом деле - чтобы принести ее в жертву ради удачного морского похода.

Когда Агамемнон, вернувшись с войны, совершает ритуальное омовение, смывая с

себя грехи войны, Клитеместра набрасывает на него накидку и закалывает его.

Она ясно дает понять, что поступает так, движимая не просто личной скорбью и

ненавистью, но социальной ролью главы клана, которая должна взять на себя

отмщение за пролитую родственную кровь. Она действует согласно нормам

матрилинейного общества, где ее долг как царицы - восстановить правосудие.

Во второй пьесе, 'Хоэфоры', ее сын Орест переодетым возвращается в

Аргос. Он входит во дворец матери как гость, убивает ее нового супруга

Эгисфа и, после некоторого колебания, мстя за смерть отца, убивает и мать.

Третья пьеса, 'Эвмениды', рассказывает о судебном процессе над Орестом в

храме Аполлона в Дельфах. Мы узнаем, что эвмениды, как представительницы

старого порядка, стоящие на страже справедливости, защитницы общества и

вершительницы правосудия, преследовали Ореста. И теперь суд из двенадцати

граждан Афин под председательством Афины должен решить исход дела. Но

поскольку голоса разделились поровну, решение принадлежит Афине: Орест

оправдан, так как не пролил родственной крови.

Таким образом, 'Орестея' переносит нас к тем временам, когда

происходило 'столкновение культур матриархата и патриархата', как об этом

говорят X. Д. Ф. Китто и Дж. Томпсон. Или, иными словами, трилогия

прослеживает - и подтверждает - переход от норм партнерства к нормам

господства.

Как пишет Рокуэлл, 'если в первой пьесе месть Клитеместры кажется

справедливой, то затем ее дочь забыта, призрак ее растаял, потому что у

женщины нет таких прав, на которые она претендует'. Ибо 'если столь