вывод из того, что видел
собственными глазами и что было затем подтверждено, - в Египте бывали черные
фараоны. Хотя, по словам Дарвина, - его наблюдения были в дальнейшем
подкреплены свидетельствами двух людей, которые были с ним в это время, он
счел себя обязанным процитировать мнение двух широко известных авторитетов
по этому вопросу, Дж. К. Нотта и Дж. Р. Глиддона, которые в своей книге
'Типы человечества' описали черты фараонов как 'в высшей степени
европейские' и утверждали, что эта статуя не имела никаких признаков
'негроидной примеси'.
В начале главы мы отметили случаи такого рода, связанные с
женщинами-фараонами, например, с Мериет-Нит и Нит-Хотеп. Но если в
египтологии подобный вид авторитетной слепоты встречается нечасто, то в
большей части научной литературы по Криту - она распространяется на все,
искажая, лишая смысла, в лучшем случае, упрощая на редкость ясный смысл
критского искусства. Гораздо позже Дарвина, когда обнаружили больше статуй и
намного больше четких свидетельств существования в истории Египта черных
правителей, эксперты (подавляющее большинство их были, конечно, белые
мужчины) все еще утверждали, что не было никаких признаков 'негроидной
примеси'. Точно так же поразительные свидетельства существенных отличий
Крита от других обществ все еще не признаны большинством ученых.
Центральная роль женщины в критском обществе настолько поразительна,
что с момента открытия минойской культуры ученые не могли полностью ее
игнорировать. Однако, подобно Дарвину, они чувствовали себя обязанными
увязать то, что видели собственными глазами, с господствующей идеологией.
Например, когда сэр Артур Эванс в начале 1900-х годов начал раскопки на
острове, он признал, что у критян был культ женского божества. Он также
увидел, что критское искусство изображало то, что он назвал 'сценами женской
доверительности'. Однако, комментируя эти сцены, Эванс почувствовал себя
обязанным истолковать их как 'женскую болтовню' или 'светские сплетни'.
Позиции Ганса Гюнтера Бушхольца и Вассоса Карагеоргиса, с одной
стороны, напоминают пародию на стереотип немецкого отношения к женщине. С
другой стороны, даже они заключают, что 'превосходство женщин во всех сферах
жизни острова было отражено в пантеоне' и что 'почтение к женщине
присутствует даже в религии более мужской микенской цивилизации'. И только
женщина, Джакетта Хоукс, прямо характеризует минойскую цивилизацию как
'женскую', но даже она не идет дальше в этом важном направлении.
Плейтон особо отмечает: 'во всех сферах жизни видна важная роль
женщин': 'женщины - или по крайней мере влияние женской чувствительности,-
несомненно, внесли заметный вклад в минойское искусство. 'На руководящую
роль женщин в обществе указывает то, что они принимали активное участие во
всех сторонах жизни Нового Дворца',- пишет он. Но признав высокий статус
женщин и их активное участие во всех аспектах жизни как важную
характеристику критской культуры, даже Плейтон чувствует себя обязанным
добавить, что 'это могло быть благодаря отсутствию мужчин из-за долгого
мореплавания'. В остальном это - прекрасная научная работа, в которой
специально отмечается, что хотя 'неправильно было бы считать Крит обществом
матриархата, существует, однако, множество свидетельств того, что даже в
более позднее эллинское время наследование шло по материнской линии'.
Таким образом, мы снова и снова видим, как под господствующей системой
взглядов наше реально прошлое и истоки нашей культурной эволюции лишь едва
различимы, 'как сквозь тусклое стекло'. Но осознав всю важность того, что
предвещает нам прошлое, - чем мы на уровне нашего социального и технического
развития могли и еще можем стать, - мы сталкиваемся с навязчивым вопросом:
что привело к радикальному изменению в культурном развитии, изменению
общества, питаемого Чашей, что ввергло нас в общество, управляемое Клинком?