в чем дело и
предупредить, чтобы она сработала оперативно и потихоньку позвонила в
милицию. Ввязываться с ними в бой не имеет смысла, ибо они, во-первых, могут
быть вооружены, а во-вторых, он уже испытал на себе их мощное психическое
влияние. Значит, надо тянуть время. Основная задача - выиграть время.
У Арчибальда Вострикова вся цепочка рассуждений проскочила с быстротой
импульса в электрической цепи. И он, выдержав паузу (ладони намокли, сердце
чуть не вышибало ребра), стараясь казаться изысканным, участливо спросил:
- Кстати, не хотите ли горячего чайку? У меня и медок есть. Небось
промокли все, иззябли.
- Чайку горячего можно, - внезапно каркнул не то ворон, не то грач, до
того молчавший и только бесцеремонно зыркавший зловещими глазами, - только
если ты в милицию пойдешь, ты до нее не дойдешь. Разве тебе неизвестно, о
чем поведал Михаил Афанасьевич?
Арчибальд почувствовал озноб, а мигом позже - испарину, просочившуюся
крохотными капельками не его гладком и по предположению, побледневшем лбу.
Он понял , что все рухнуло. Пропал он, Арчибальд Иванович Востриков, пропал,
но тут его отчаянные мысли прервал назойливый каркающий фальцет:
- Ну, где же ты? Иди ставь чаек. А заодно загляни в свою кастрюлю со
щами. Эта прохиндейка уже сыпанула туда порядочную порцию дусту, - и,
обратившись к задумавшемуся своему хозяину, явно смягчился (аж каркать
перестал, отметил про себя Арчибальд): - Вам покрепче, Мастер?
Тот лишь легким кивком дал понять, что ему покрепче.
Арчибальд подпрыгнул и на отяжелевших ногах поплелся на кухню, извечную
арену жестокой, длящейся вот уже десять лет без передышек и мирных периодов,
войны с соседкой по коммунальному бытию, вдовствующей Незлобиной Дарьей
Васильевной. Он запалил конфорку, и унылые язычки синего пламени высветили
из мрачных вязких сумерек облупленные стены закоптелой кухоньки. Из его
кастрюли несло отвратительной кислятиной. Он приподнял крышку, и в нос ему
ударил резкий запах вздыбившихся щей. 'Ах, ты чертовка!', - вырвалось в
сердцах у Вострикова. На время он даже банду свою забыл. И тут ему
померещилось, что из сырого угла на него скалиться Даша, открывая неровный
ряд кривых, фосфоресцирующих в голубых отблесках горящей конфорки, зубов.
'У, ведьма', - жалобно застонал Арчибальд и бессильно погрозил видению
кулаком. Но видение соседки Незлобиной исчезло, и на ее месте уже воцарилась
птица. Она с интересом и даже каким-то веселым любопытством смотрела на
Арчибальдушку, после чего гаркнула зло и отрывисто: 'Не видишь разве, что
чайник уже кипит вовсю?' Арчибальд понуро выключил газ, и кухня вновь
погрузилась во мрак. Но на улице уже зажгли фонари, и их унылые блики
заползли в размазанное от воды окно, а Арчибальд теперь стал различать
контуры предметов. Он с удивлением увидел, как грач приподнялся со своего
места, чуть вразвалочку подошел к его кастрюльке и, приподняв крышку крылом,
шарахнулся, сдавленно вскрикнув: 'Ну и вонища, однако'! Затем он, одним
крылом прикрыв свой клюв, другим, исхитрившись, схватил столовую ложку,
зачерпнул кислую пену , да и бухнул ее в бидончик, где Даша держала свой
любимый яблочный квас. Затем он опять все привел в порядок, крышку водрузил
на место и коротко скомандовал: 'Пошли'.
Позже Арчибальд Иванович Востриков усиленно пытался сообразить и
представить себе, как птица может использовать крылья в качестве рук и
хватать ими ложки, а тем более приподнимать крышки. По этому поводу он даже
консультировался с одним своим ученым знакомым, который в свое время
поместил несколько заметок в журнале 'Юный натуралист'. Но и тот
категорически отверг такую возможность - чтобы птица крыльями хватала
столовые ложки и приподнимала кастрюльные крышки.
Но в этот момент изумленный Арчибальд особенно усиленным размышлениям
не предавался, он схватил тяжелый чайник, прихватил баночку с медом и,
сделав пару шагов, очутился у себя в комнате, будто кто-то перенес его одним