Ямвлих

О египетских мистериях (Часть 1)

признак' ( ) и

'случайное свойство' ( ). Все они имеют значение лишь в связи с

некоей схемой разделения ( ). Тогда в ней можно различить

подлежащее делению целое (род), подчиненные члены деления (виды), признаки

или группы признаков, на основании которых образован каждый вид (видовые

отличия), и признаки, не входящие в определение, но свойственные либо всем

индивидам данного вида (собственные признаки), либо некоторым из них

(случайные свойства). Особого внимания заслуживают собственные признаки --

ведь это те самые 'особенности', о которых в применении к лучшим родам

спрашивает Порфирий в своем письме к Ане-бону, послужившем поводом для

настоящей книги Ямвлиха. У Аристотеля   означало 'собственное

качество', общее для всех членов какого-то класса, но не входящее в его

определение, например смех--особенность людей,

      ___________________________

      * Цит. по: Минто В. Дедуктивная и индуктивная логика. М., 1896. С. 150.

      (стр.37)

      лай--собак и т. п. Порфирий, помимо названного, признавал еще три вида

 : 1) качество, встречающееся исключительно у представителей данного

класса, но не у всех них, например знание геометрии или медицины -- у людей;

2) качество, общее для всего класса, но не исключительно для него, например

обладание двумя ногами -- для человека; 3) качество, принадлежащее

исключительно данному классу, но только в какое-то время, например седина в

старости.

      Порфирий в своем 'Введении' называет эти пять терминов просто словами

( ), которые полезно знать для различных целей, и особенно --для

определения и разделения. Однако вскоре их уже стали считать пятью родами

сказуемого (предикабилиями), т. е. единственными суждениями, возможными о

подлежащем. Основание для подобного ошибочного суждения заложил уже сам

Порфирий, оговариваясь, что единичные имена могут прилагаться только к

одному предмету, тогда как названия родов, видов и т. д.-- ко многим, и тем

самым характеризуя их как возможные сказуемые, пусть даже по

противоположности их с единичными именами. Этим как бы предполагалось, что

каждый термин сказуемого должен обозначать или род, или вид, или видовое

отличие, или собственный или случайный признак термина подлежащего.

Дополнительный аргумент в пользу такого ошибочного представления как бы дал

Аристотель, использовавший в своей 'Топике' для четверного деления сказуемых

(род, включая и видовое отличие, определение, собственный и случайный

признак) четыре из этих пяти терминов Порфирия, пусть даже и в совершенно

ином смысле.

      (стр.38)

      Итак, нами рассмотрены основные философские представления в том виде, в

котором они существовали в неоплатонизме IV века. Ямвлих привнес в них новую

--теургическую -- струю, перейдя от принятой еще со времен Платона

философской мифологизации религии к уже непосредственному синтезу жреческого

служения и спекулятивного мышления, под знаком которого проходят все

последние века существования античной философии. В значительной мере именно

этому синтезу и была посвящена теоретическая деятельность Юлиана Отступника,

Плутарха Афинского, Прокла, Дамаския и других выдающихся мыслителей поздней

античности, и краеугольным камнем, лежавшим в основании всего этого

движения, была предлагаемая ныне читателю книга Ямвлиха 'О египетских

мистериях'.

      Остается осветить еще один вопрос, причем весьма кратко, поскольку для

его детального рассмотрения потребовалось бы самостоятельное исследование,

причем весьма значительного объема и потому выходящее за рамки темы

настоящей статьи; при этом значимость его для читателя, интересующегося

позднеантичной религиозной философией, представляется весьма сомнительной.

Вопрос этот следующий: действительно ли в книге Ямвлиха содержится что-либо

специфически египетское, или, если дать два возможных ответа на этот вопрос,

являются ли ссылки халкидского философа на египетские предания лишь простой

стилизацией, популярной в его время, или же они действительно имеют под

собой определенные содержательные основания. А. Ф. Лосев в своем посвященном

Ямвлиху томе 'Истории античной эстетики' решительно отвечает на данный