на дороге, вдоль которой росли гигантские деревья.
Кроме того, бросив взгляд в окно, я, к своему изумлению, увидел, что по
ступенькам веранды поднимается падре Санчес. У него был усталый вид, и он
был весь в грязи. На стоянке в какой-то старой машине его дожидался другой
священник.
-- Кто это? -- поинтересовался Коннор.
-- Это падре Санчес! -- воскликнул я, еле сдерживая радость.
Обернувшись, я поискал глазами Хулию, но за нашим столиком ее уже не
было. Я поднялся, и как раз в это время в столовую вошел Санчес. Увидев
меня, он резко остановился, и на лице у него выразилось полное изумление. Он
подошел, и мы обнялись.
-- Как вы, в порядке? -- спросил падре.
-- Да, нормально, -- ответил я. -- А что вы здесь делаете?
Несмотря на усталость, он слегка усмехнулся:
-- Да вот, не знаю, куда еще податься. Сюда-то еле добрался. Сотни
военных направляются в эту сторону.
-- Что здесь нужно военным? -- услышал я позади голос Коннора, который
подошел к нам с Санчесом.
-- Прошу прошения, -- ответил Санчес, -- но я не знаю, что у солдат на
уме. Знаю лишь, что их очень много.
Я представил их друг другу и рассказал падре Санчесу о том положении, в
котором оказался Коннор. Профессор, похоже, очень нервничал.
-- Я должен уехать отсюда, -- заявил он. -- Но у меня нет водителя.
-- Там, на улице, дожидается падре Пол, -- сказал Санчес. -- Он сейчас
направляется в Лиму. Если хотите, можете ехать с ним.
-- Конечно, хочу, -- обрадовался Коннор.
-- Постойте, а если они наткнутся на военных? -- засомневался я.
-- Не думаю, что они задержат падре Пола, -- сказал Санчес. -- Его не
настолько хорошо знают.
В эту минуту в столовую вернулась Хулия и увидела Санчеса. Они нежно
обнялись, и мне снова пришлось представлять Коннора. Пока я говорил,
ученого, похоже, охватывал все больший страх, и лишь через несколько
минут
Санчес сказал ему, что падре Полу пора уезжать. Коннор ушел в номер за
вещами и быстро вернулся. Попрощавшись с ним, я остался за столом, а
Санчес
с Хулией проводили профессора до машины. Мне нужно было подумать. Я
понимал,
что встреча с Коннором имеет какое-то значение, и то, что Санчес нашел
насименно здесь, тоже немаловажно, но мне никак было не осмыслить всего
этого до конца.
Прошло немного времени, и в столовую вошла Хулия. Она села рядом.
-- Я же говорила, что здесь должно произойти что-то важное, -- сказала
она. -- Если бы мы не остановились здесь, то не встретили бы ни
Санчеса, ни
Коннора. Кстати, что вы узнали от него?
-- Точно еше не могу сказать. А где падре Санчес?
-- Он снял номер и лег отдохнуть. Он двое суток не спал.
Я отвернулся. Было понятно, что Санчес устал, но услышав, что к нему
нельзя, я расстроился. Очень хотелось поговорить с ним и узнать, что
произойдет с нами дальше и, особенно, что собираются делать военные. Я
чувствовал себя не в своей тарелке и в глубине души хотел бежать вместе
с Коннором.
Хулия почувствовала мое раздражение.
-- Не надо переживать, -- посоветовала она. -- Успокойтесь и
расскажите, что вы теперь думаете о Восьмом откровении.
Я посмотрел на нее, пытаясь сосредоточиться:
-- Не знаю, с чего начать.
-- О чем, по-вашему, говорится в Восьмом откровении?
Я стал вспоминать:
-- О том, как относиться к другим людям -- к детям и взрослым. О том,
как давать определение ролевым установкам и преодолевать их, как
сосредоточивать свое внимание на других таким образом, чтобы посылать им
энергию.
-- И?..
Я сосредоточился на ее лице и тут же понял, к чему она клонит:
-- Если мы будем наблюдательны с собеседниками, то получим в результате
ответы на свои самые насущные вопросы.
Хулия ослепительно улыбнулась.
-- Ну как, уяснил я это откровение? -- спросил я.
-- Почти. -- ответила она. -- Но есть еще один момент. Вы узнали, как
человек может поддержать другого. А теперь вам предстоит понять, что
происходит с группой людей, когда все, кто в нее входит, знают, как
происходит подобное общение.
Я вышел на веранду и опустился на один из стульев из гнутого
металлического прута. Через несколько минут в дверях появилась Хулия и
подсела ко мне. Мы неторопливо поужинали, изредка перекидываясь
словами, а