Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 1)

тем более утрачивается в нас

характер особого существа, совершенно определенной отдельной личности. Чем

дальше мы погружаемся в глубины собственной жизни и даем нашим чувствованиям

звучать вместе с опытом внешнего мира, тем более мы обособляемся от

универсального бытия. Истинной индивидуальностью становится тот, кто дальше

всего проникает со своими чувствованиями в область идеального. Существуют

люди, у которых даже и самые общие идеи, оседающие в их головах, все еще

несут ту особую окраску, которая безошибочно указывает на их связь с их

носителями. Существуют и другие, понятия которых предстают нам в такой

степени лишенными всякого следа своеобразия, как если бы они возникали вовсе

не из человека, имеющего плоть и кровь.

Акт представления придает нашей понятийной жизни индивидуальный

отпечаток. Ведь у каждого человека есть своя собственная позиция, с которой

он рассматривает мир. К его восприятиям примыкают его понятия. Он будет

по-своему мыслить общие понятия. Эта особая определенность есть следствие

нашей позиции в мире, той восприятийной сферы, которая непосредственно

смыкается с местом, занимаемым нами в жизни.

Этой определенности противостоит другая, зависящая от нашей особой

организации. Ведь наша организация есть специальное, вполне определенное

единичное явление. Каждый из нас соединяет со своими восприятиями особые

чувствования, и притом в самых различных степенях интенсивности. Это и есть

индивидуальное начало нашей собственной личности. Оно остается как остаток

после того, как мы учли все определенности, присущие нашему месту в жизни.

Совершенно лишенная мыслей жизнь чувствований должна была бы постепенно

утратить всякую связь с миром. Познание вещей у человека, ориентирующегося

на тотальность, должно идти рука об руку с воспитанием и развитием жизни

чувствований.

Чувствование есть средство, через которое понятия прежде всего

приобретают конкретную жизнь.

VII. СУЩЕСТВУЮТ ЛИ ГРАНИЦЫ ПОЗНАНИЯ?

Мы установили, что основы знания, потребные для объяснения

действительности, заимствуются из двух сфер: восприятия и мышления. Наша

организация, как мы видели, обусловливает то, что вся полная

действительность, включая наш собственный субъект, является нам поначалу как

двойственность. Познание преодолевает эту двойственность тем, что из обоих

элементов действительности - из восприятия и выработанного мышлением понятия

- составляет целостную вещь. Назовем то, как является нам мир, прежде чем он

обрел через познание свой подлинный образ, миром явлений, в

противоположность сущности, целостно составленной из восприятий и понятий.

Тогда мы можем сказать: мир дан нам как двойственность (дуалистически), и

познание перерабатывает его в единство (монистически). Философия, которая

исходит из этого основного принципа, может быть названа монистической

философией, или монизмом. Ей противостоит теория двух миров, или дуализм.

Последний допускает не две разъединенные только нашей организацией стороны

целостной действительности, но два абсолютно отличных друг от друга мира. Он

ищет затем принципы для объяснения одного мира в другом.

Дуализм покоится на неверном понятии того, что мы называем познанием.

Он разделяет целокупное бытие на две области, из которых каждая имеет свои

собственные законы, и заставляет эти области внешне противостоять друг

другу.

Из такого дуализма проистекает введенное Кантом в науку и до наших дней

все еще не устраненное из нееразличение объекта восприятия и 'вещи в себе'.

Согласно нашим рассуждениям, именно в природе нашей духовной организации

заложено то, что отдельная вещь может быть дана только как восприятие.

Мышление преодолевает тогда обособление тем, что отводит каждому восприятию

свое закономерное место в мировом целом. До тех пор пока обособленные части

мирового целого определяются как восприятия, мы следуем в этом обособлении

их просто закону нашей субъективности. Но когда мы рассматриваем сумму всех

восприятий как одну часть и противополагаем ей затем в 'вещах в себе' некую

другую, мы философствуем наобум. Мы имеем тогда дело просто с игрой понятий.

Мы конструируем некую искусственную противоположность, но для второго ее

члена не можем найти никакого содержания, ибо таковое может быть почерпнуто