Рудольф Штайнер

Очерк Тайноведения (Часть 1)

Кто, как

философ, читает эту книгу, тот спросил бы себя: 'Проспал составитель всю

теоретико-познавательскую работу современности? Никогда не знал он нечто о

том, что жил Кант (Kant) и что после такового философски просто

непозволительно преподносить такие вещи?'. - Опять можно было бы шагать

дальше в этом направлении. Но также так могло бы заключить суждение: 'Для

философа есть подобная некритическая, наивная, дилетантская вещь (Zeug)

невыносима и дальнейшее вхождение в это было бы потерей времени'. - Из этого

же мотива, который был выше обозначен, желал бы, несмотря на все

недоразумения, которые могут заключить себя на это, составитель также здесь

опять привести нечто личное. Его изучение Канта началось на его шестнадцатом

году жизни; и сегодня он поистине верит, что полностью объективно все то,

что преподносится в предложенной книге, должно позволить судить с Кантовской

точки зрения. Он также с этой стороны имел бы некое основание оставить эту

книгу ненаписанной, если бы он не знал, что может подвинуть некого философа

к тому, чтобы найти ее наивной, если будет приложен критический масштаб

настоящего времени. Можно, однако, действительно знать, как в смысле Канта

здесь переступаются границы возможного познания; можно знать, как Гербарт

(Herbart) нашел бы 'наивный реализм', который не донес это до 'выработки

понятий', и так далее; можно даже знать, как современный прагматизм Джеймса

(James), Шиллера (Schiller) и так далее нашел бы переступленной меру того,

что есть 'истинные представления', которые „мы усваиваем, которые мы

делаем действенными, можем установить в силу и верифицировать'. (* Можно

также философию 'Как если (Als ob)', Бергонизм (Bergsonismus) и 'Критику

языка' иметь вовлеченной в серьезное обдумывание-взвешивание (Erwдgung) и

иметь изученной. [Примечание Рудольфа Штайнера к четвертому изданию, 1913]).

Можно все это знать и, несмотря на это, да именно поэтому, находить себя

вправе, чтобы написать эти, здесь предложенные высказывания. Составитель

этой книги занимал себя с философскими направлениями мысли в своих писаниях

'Теория познания Гетевского мировоззрения', 'Истина и наука', 'Философия

свободы', 'Мировоззрение Гете', 'Миро- и жизне-воззрения в девятнадцатом

столетии', 'Загадки философии (* Этот труд упоминается начиная с седьмого

издания, 1920)' ('Erkenntnistheorie der Goetheschen Weltanschauung',

'Wahrheit und Wissenschaft', 'Philosophie der Freiheit', 'Goethes

Weltanschauung', 'Welt- und Lebensanschauungen im neunzehnten Jahrhundert',

'Die Raetsel der Philosophie').

Много родов возможных суждений могло быть еще приведено. Мог бы также

существовать некто, кто прочел одно из более ранних писаний (Schriften)

составителя, например, 'Миро- и жизне-воззрения в девятнадцатом столетии',

или примерно как, его маленькое писательство: 'Геккель и его противники'

('Haekkel und seiner Gegner'). Таковой мог бы сказать: 'Это как раз

непостижимо, как один и тот же человек мог написать эти писания и также

наряду с уже появившейся от него 'Теософией', может писать эту, здесь

предложенную книгу? Как можно однажды так выступать за Геккеля и затем

ударять в лицо всему, что как здоровый 'монизм' следует из исследований

Геккеля? Можно было бы понять, что составитель 'Тайноведения' с 'огнем и

мечом' выступал против Геккеля; но то, что он защищал его, да что он ему

даже посвятил 'Миро- и жизне-воззрения в девятнадцатом столетии', это есть

самое чудовищное, что позволяет себя помыслить. Геккель за это посвящение

пожалуй 'с не недопонимаемым отклонением' поблагодарил бы, если бы он знал,

что посвящающий однажды напишет такую вещь (Zeug), как ее это 'Тайноведение'

содержит с своим более чем нескладным дуализмом'. - Составитель этой книги

есть того воззрения, что можно вовсе хорошо понимать Геккеля и однако не

быть обязанным думать, что понимают его только тогда, когда считают за

бессмыслицу все, что не вытекает из собственных представлений и предпосылок

Геккеля. Он, однако, далек от воззрения, что не приходят к пониманию

Геккеля, когда борются против него с 'огнем и мечом', но когда вникают в то,

что он сделал науке. И менее всего верит составитель, что противники Геккеля

есть в правоте, против которых он, например, в своем писании 'Геккель и его