признано, что рассмотрение того, что скрывают сон и смерть,
является болезненным, если оно ведет к ослаблению, к отходу от истинной
жизни. И не меньше можно быть согласным с тем, что многое, что издавна
называлось Тайноведением в мире и что также, в настоящее время, под этим
именем проделывается, носит нездоровый, жизне-враждебный отпечаток. Но это
нездоровое проистекает вовсе не из истинного сверх-чувственного познания.
Истинное состояние дела является много более следующим. Как человек не может
всегда бодрствовать, так не может он также обходиться для действительных
соотношений жизни, во всем ее объеме без того, что сверх-чувственное может
ему дать. Жизнь длится далее во сне, и силы, которые работают и творят в
бодрствовании, добывают себе свою крепость и свою свежесть из того, что дает
им сон. Так есть это с тем, что человек может наблюдать в проявленном мире.
Область мира является более обширной, чем поле этого наблюдения. И то, что
человек распознает в видимом, то должно быть дополнено и оплодотворено через
то, что ему удается познать о невидимых Мирах. Человек, который всегда опять
не добывает себе крепость дремлющих сил из сна, должен был бы привести свою
жизнь к разрушению; именно также должно некое рассмотрение мира вести к
запустению, которое не будет оплодотворено через познание скрытого. И
аналогично есть это со 'смертью'. Живущие существа подвержены смерти, чтобы
могла возникнуть новая жизнь. Это есть именно познание сверх-чувственного,
которое расширяет ясный свет над красивым высказыванием Гете: 'Природа
изобрела смерть, чтобы много жизни иметь (Die Natur hat den Tod erfunden, um
viel Leben zu haben).' Как никакая жизнь, в обычном смысле, не могла бы
существовать без смерти, так не может существовать никакое истинное познание
видимого Мира без прозрения в сверх-чувственное. Все познание видимого
должно всегда опять и опять под-ныривать в невидимое, чтобы мочь развивать
себя. Так становится видным, что лишь наука сверх-чувственного делает
возможным жизнь проявленного знания; она нисколько не ослабляет жизнь, если
она выныривает в своей истинной форме; она укрепляет ее и делает ее всегда
опять свежей и здоровой, когда она, предоставленная самой себе, сделала себя
слабой и больной.
Когда человек погружается в сон, тогда изменяется совместная связь в
его членах. То, что у спящего человека лежит в покое (Ruhestдtte), содержит
физическое тело и эфирное тело, однако не содержит астральное тело и Я.
Потому что эфирное тело остается связанным во сне с физическим телом,
поэтому жизне-действия продолжаются. Ибо в то мгновение, когда физическое
тело было бы предоставлено себе самому, оно должно было бы распасться. Что,
однако, во сне погашено, это есть представления, это есть страдание и
удовольствие, радость и горе, это есть способность выражать внешне
сознательную волю и аналогичные факты бытия. Носитель всего этого есть,
однако, астральное тело. Для непредвзятого суждения не может, вообще, прийти
мнение в рассмотрение, что во сне астральное тело уничтожается со всеми
удовольствиями и всеми страданиями, со всем миром представления и воления.
Оно, именно, имеется в наличии в другом состоянии. Чтобы человеческое Я и
астральное тело были бы не только наполнены удовольствием и страданием и
всем остальным названным, но чтобы они обладали также сознательным
восприятием этого, для этого необходимо, чтобы астральное тело было связано
с физическим телом и эфирным телом. В бодрствовании оно является таковым, во
сне оно таковым не является. Оно извлекло себя из него. Оно приняло другой
вид бытия, чем тот, который приходится ему в течение его связи с физическим
телом и эфирным телом. Теперь это есть задача познания сверх-чувственного,
рассматривать этот другой вид бытия в астральном теле. Для наблюдения во
внешнем мире исчезает астральное тело во сне; сверх-чувственное созерцание
должно теперь проследить за ним в его жизни вплоть, пока оно опять не
захватывает владение физическим телом и эфирным телом при пробуждении. Как и
во всех случаях, в которых дело идет о познании скрытых вещей и процессов
мира, сверх-чувственному наблюдению принадлежит обнаружение действительных
фактов состояния сна в их собственном облике; если, однако, однажды
высказано то, что может быть через это найдено, тогда является