Петр Демьянович Успенский

Tertium organum (Часть 2)

их человеческим языком. (Мах Muller.

'Theosophy').

Вообще нигде на свете и никогда поэзия не сливалась с мистикой так, как

в суфизме. И поэты-суфии часто вели странную жизнь отшельников, пустынников,

странников, воспевая в то же время любовь, красоту женщин, аромат роз и

вина.

Джелаль эд-Дин следующим образом описывает соединение души с Богом:

Возлюбленная сказала своему милому, желая испытать его, однажды утром:

'Я хотела бы знать, кто тебе дороже, ты сам или я, скажи мне правду, мой

жарко любимый'. Он отвечал: я так поглощен в тебя, так полон тобой от головы

до ног, что от моего собственного существования остается только имя, и в

моем существе нет ничего кроме тебя, о, предмет моих желаний. Я потерян в

тебе, как чистый рубин, наполненный светом солнца, теряется настолько, что в

нем не видно больше ничего, кроме сияния солнца. (М. Muller).

В двух знаменитых поэмах Джами (XV век) 'Саламан и Абсаль' и 'Юсуф и

Зюлейка', в самых страстных формах изображается 'восхождение души', ее

очищение и слияние с Божеством.

* * *

Большое внимание в своей книге проф. Джемс уделяет мистическим

состояниям под наркозом. (См. Джемс. Многообразие религиозного опыта.

Москва, 1910. Лекции XCI и XCII. Мистицизм.)

Это область, -- говорит он, -- которую общественное мнение и этика с

давних пор относят к области патологии. Тем не менее всегда были отдельные

личности и между ними выдающиеся лирические поэты, которые говорят об этих

переживаниях, как о возвышенном состоянии.

Эфир и в особенности окись азота, в известной дозе примешанные к

воздуху, являются также могучими стимулами к пробуждению мистического

сознания. Перед вдыхающим их точно разверзаются бездны истины одна за

другою. Когда человек приходит в нормальное состояние, истина от него

ускользает, и если остается от нее какая-нибудь формула, то для нормального

рассудка она оказывается бессмысленной. Тем не менее у человека остается

чувство, что эта формула полна глубокого значения. Я лично знаю многих

людей, которые убеждены, что в трансе, вызванном окисью азота, возможны

настоящие мистические откровения.

Несколько лет тому назад я сделал сообщение в печати о произведенных

лично надо мною опытах опьянения окисью азота. На основании их я пришел

тогда к такому выводу -- который и до настоящего времени не поколебался в

моих глазах, -- именно, что наше нормальное или, как мы его называем,

разумное сознание представляет лишь одну из форм сознания, причем другие,

совершенно от него отличные формы существуют рядом с ним, отделенные от него

лишь тонкой перегородкой. Мы можем совершить наш жизненный путь, даже и не

подозревая об их существовании; но как только будет применен необходимый для

их пробуждения стимул, они сразу оживут для нас, представляя готовые и

определенные формы духовной жизни, которые, быть может, имеют где-нибудь

свою область применения. Наше представление о мире не может быть

законченным, если мы не примем во внимание и этих форм сознания. И они

должны помещать слишком поспешным заключениям о пределах реального.

Вся совокупность моих знаний убеждает меня в том, что мир, составляющий

содержание моего ясного сознания, есть только один из многих миров,

существующих в более отдаленных областях моего сознания, и что эти иные миры

порождают во мне опыт, имеющий огромное значение для всей моей жизни.

Возвращаясь к моим собственным переживаниям этого рода, я должен

признать, что они сводятся к особому просветленному состоянию, которому я не

могу не придать мистической окраски.

Основной чертой такого состояния всегда является примиренность, словно

две противоположные стороны мира, столкновения между которыми составляют

причину всех наших внутренних бурь и неурядиц, расплавились и образовали

единое целое. Они не принадлежат к одному роду, как два различных вида, но

один из видов, более возвышенный, -- сам становится родом по отношению к

противоположному виду и растворяет его в себе. Я знаю, что эта мысль с

логической стороны темна, но я не могу избавиться от ее влияния на меня. Я

чувствую, что в ней есть смысл, соприкасающийся с сущностью гегелевской

философии. Имеющий уши да слышит. Для меня эта мысль постижима лишь этим

путем искусственного разбуженного мистического состояния сознания.