определенного предмета, а говоря вообще, то это относится ко
всем предметам из дерева во всем мире, во все века. Человек с воображением
может сказать, что мы говорим о каком-то большом предмете из дерева, который
состоит из всех когда-либо существовавших деревянных предметов,
представляющих собою как бы его атомы.
Мы не особенно ясно отдаем себе в этом отчет, но вообще во времени и в
пространстве мы мыслим только представлениями, -- понятиями мы мыслим уже
вне времени и пространства.
Кант называл свои взгляды трансцендентальным или критическим
идеализмом, отличая его от догматического идеализма, представителем которого
был Беркли.
Догматический идеализм утверждает, что весь мир, все вещи, то есть
истинные причины ощущений, не существуют иначе, как в нашем знании, -- что
они существуют постольку, поскольку мы их знаем. Весь представляемый нами
мир есть только отражение нас самих.
Кантовский идеализм признает существование мира причин вне нас, но
утверждает, что мы не можем познать этого мира путем чувственного восприятия
-- и что все, что мы вообще видим, есть наше собственное создание, 'продукт
познающего субъекта'.
Таким образом, по Канту, все, что мы находим в предметах, вкладывается
в них нами самими. Каков мир независимо от нас, мы не знаем. При этом наше
представление о вещах не имеет ничего общего с вещами, как они есть помимо
нас, сами в себе. И главное наше незнание вещей в себе проистекает совсем не
от недостаточного знания, а оттого, что мы совсем не можем познать мир
правильно путем чувственного восприятия. То есть неправильно говорить, что
теперь мы знаем еще мало, потом будем знать больше и наконец дойдем до
правильного понимания мира. Неправильно потому, что наше опытное знание не
есть смутное представление реального мира. Оно есть очень яркое
представление совершенно нереального мира, возникающего кругом нас в момент
нашего соприкосновения с миром истинных причин, до которого мы не можем
добраться, потому что заблудились в нереальном 'материальном' мире. -- Таким
образом, расширение объективных знаний нисколько не приближает нас к
познанию вещей в себе или истинных причин.
В 'Критике чистого разума' Кант говорит:
Представляемое нами в пространстве не есть вещь сама в себе -- и не
есть форма вещей, принадлежащая им самим в себе. Предметы сами по себе нам
неизвестны, и так называемые внешние предметы суть не более как
представления нашего чувственного восприятия, их форма есть пространство, --
истинное же соотношение, то есть вещь сама в себе нам неизвестна и не может
быть познана, тем более, что в опыте никогда не возникает о ней и вопроса.
Представляемые нами вещи не существуют сами по себе в том виде, в каком
мы их представляем, и их соотношения вовсе не таковы, как они являются нам.
И если бы мы уничтожили субъективное свойство чувств, то все признаки, все
отношения предметов в пространстве и во времени, самое пространство и время
тоже уничтожились бы.
Нам остается совершенно неизвестным, что делается с предметами самими в
себе независимо от нашего чувственного восприятия. Мы знаем только тот
способ, каким мы воспринимаем их. Самое ясное познание явлений (чувственным
восприятием) никогда не познакомит нас с вещами в себе.
Думать, что наше чувственное восприятие дает нам смутное представление
вещей, что в этом представлении мы выражаем предметы сами в себе и только
смешиваем при этом признаки и частные представления, которых ясно определить
не можем, -- значит обезображивать понятия о чувственном восприятии и
явлениях, которые при таком взгляде становятся совершенно бесплодными.
Различие ясного и неясного представления имеет только логическое
значение и не касается самого содержания.
Положения Канта остались до настоящего времени почти в таком же виде, в
каком их оставил Кант. Несмотря на обилие новых философских систем,
появлявшихся в течение XIX столетия, и несмотря на обилие философов,
специально занимавшихся комментированием и толкованием сочинений Канта, --
главные положения Канта остались совершенно неразработанными.
Между тем Кант, в сущности, только поставил вопрос, бросил миру
проблему, требующую разрешения, и пути к ее разрешению не указал.
Это обыкновенно упускают из виду, говоря о Канте. Кант указал на
загадку,