феноменов. В еще
более высоком пространстве наши явления движения и физические феномены,
вероятно, будут рассматриваться без всякого времени, как свойства
неподвижных тел -- и как явления движения будут рассматриваться
биологические явления -- рождения, роста, воспроизведения и смерти.
Таким образом, мы видим, как при расширении сознания отодвигается идея
времени.
Видим ее полную условность.
Видим, что временем обозначаются характеристики высшего пространства
сравнительно с данным, -- то есть характеристики представления высшего
сознания сравнительно с данным.
Для одномерного существа все признаки двумерного, трехмерного,
четырехмерного пространства и дальше лежат во времени, это все время. Для
двумерного существа время включает в себя признаки трехмерного,
четырехмерного и пр. пространств. Для человека, для трехмерного существа,
время включает в себя признаки четырехмерного пространства и дальше.
Таким образом, по мере расширения и повышения сознания и форм
восприятия увеличиваются признаки пространства и уменьшаются признаки
времени.
Иначе говоря, рост чувства пространства идет за счет уменьшения чувства
времени. Или молено сказать так, что чувство времени есть несовершенное
чувство пространства (то есть способность несовершенного представления) и,
совершенствуясь, оно переходит в чувство пространства, то есть в способность
представления в формах.
Если мы далее очень отвлеченно представим себе Вселенную на основании
выясненных здесь принципов, то, конечно, это будет совсем не та Вселенная, в
которой мы привыкли себя представлять. Она, прежде всего, совершенно не
будет зависеть от времени. Все будет существовать в ней всегда. Это будет
Вселенная вечного теперь индийской философии, -- Вселенная, в которой не
будет ни прежде, ни после, в которой будет только одно настоящее, известное
или неизвестное.
Хинтон чувствует, что при расширении чувства пространства наш взгляд на
мир должен совершенно измениться, и он говорит об этом в книге 'Новая эра
мысли':
Понятие, которое мы получим о Вселенной, без сомнения, будет так же
отлично от настоящего, как система Коперника отличается от гораздо более
приятного взгляда на широкую неподвижную землю под огромным сводом. В самом
деле, любое понятие о нашем местонахождении будет более приятно, чем мысль о
существовании на вертящемся шаре, брошенном в пространство и летящем там без
всяких средств сообщения с другими обитателями Вселенной.
Что же представляет собой мир многих измерений -- что такое тела многих
измерений, линии и стороны которых воспринимаются нами как движение?
Нужна большая сила воображения, чтобы хотя на одно мгновение выйти из
границ наших представлений и увидеть мысленно мир в других категориях.
Представим себе какой-нибудь предмет, скажем книгу, вне времени и
пространства. Что будет значить последнее? Если взять книгу вне времени и
пространства, то это будет значить, все все книги, когда-либо
существовавшие, существующие и имеющие существовать, существуют вместе, то
есть занимают одно и то же место и существуют одновременно, образуя собой
как бы одну книгу, включающую в себя свойства, характеристики и признаки
всех книг, возможных на свете. Когда мы говорим просто книга, мы имеем в
виду нечто, обладающее общими признаками всех книг, -- это понятие. Но та
книга, о которой мы говорим сейчас, обладает не только общими признаками, но
и индивидуальными признаками всех отдельных книг.
Возьмем другие предметы: стол, дерево, дом, человека. Представим себе
их вне времени и пространства. Мы получим предметы, обладающие каждый таким
огромным, бесконечным числом признаков и характеристик, что постигнуть их
человеческому уму совершенно немыслимо. И если человек своим умом захочет
постигнуть их, то он непременно должен будет как-нибудь расчленить эти
предметы, взять их сначала в каком-нибудь одном смысле, с одной стороны, в
одном разрезе их бытия. Что такое, например, 'человек' вне времени и
пространства. Это все человечество, человек как вид -- Homo Sapiens, но в то
же время обладающий характеристиками, признаками и приметами всех отдельных
людей. Это и я, и вы, и Юлий Цезарь, и заговорщики, убившие его, и газетчик
на углу, мимо которого я прохожу каждый день, -- все цари, все рабы,