сознания, -- и мира, в котором мы живем. Это мы и
должны принять как данное.
Но зато это единственное, что мы имеем право принять как данное. Все
остальное требует доказательства своего существования и определения на
основании имеющихся у нас двух данных.
Пространство с его протяженностью; время с идеей прежде, теперь и
после; количество, масса, вещественность; число, равенство, неравенство;
тождество и противоречие; причина и следствие; эфир, атомы, электроны,
энергия, жизнь, смерть... -- все, что кладется в основу обычного знания, --
это все неизвестные.
Из двух основных данных -- существование сознания в нас и мира вне нас
-- непосредственно вытекает совершенно ясное для нашего обычного сознания
разделение всего, что мы знаем, на субъективное и объективное.
Именно -- все то, что мы принимаем как свойства мира, мы называем
объективным; а все то, что мы принимаем как свойства нашего сознания, мы
называем субъективным.
Мир субъективного мы познаем непосредственно; он в нас; он и мы -- это
одно.
Мир объективного мы представляем себе существующим как бы вне нас,
помимо нас. Он и мы -- это разное. Нам кажется, что если мы закрываем глаза,
то мир объективного продолжает существовать таким же, каким мы его сейчас
видели, и что если погаснет наше сознание, исчезнет наше 'я', то мир будет
существовать по-прежнему, как существовал тогда, когда нас не было.
Точнее всего определяет наше отношение к объективному миру то, что мы
познаем его во времени и в пространстве, -- и иначе, вне этих условий, ни
познать, ни представить себе не можем. Обыкновенно мы говорим, что
объективный мир состоит из вещей и явлений, то есть перемен в состоянии
вещей. Явление существует для нас во времени, вещь в пространстве.
Путем рассуждения мы можем установить, что в действительности мы знаем
только свои собственные ощущения, представления и понятия -- и мир
объективного познаем, проектируя вне себя причины своих ощущений, которые мы
у них предполагаем.
Затем мы находим, что наше познание как субъективного, так и
объективного мира может быть истинным и ложным, правильным и неправильным.
Критерием для определения правильности или неправильности нашего
познания субъективного мира служит форма отношений одного ощущения к другим
и сила самого ощущения. Иначе говоря, правильность одного ощущения
проверяется сравнением его с другим, в котором мы более уверены, или
интенсивностью данного ощущения.
Критерием для определения правильности или неправильности нашего
познания объективного мира служит то же самое. Нам кажется, что мы
определяем вещи и явления объективного мира путем сравнения между собою; и
мы думаем, что находим законы их существования помимо нас и нашего познания
их. Но это иллюзия. О вещах отдельно от нас мы ничего не знаем. И никаких
других средств для проверки правильности нашего познания объективного мира
кроме ощущений у нас нет.
Вопрос о нашем отношении к истинным причинам наших ощущений с глубокой
древности составлял главный предмет философских исканий. Люди всегда должны
были иметь какое-нибудь решение этого вопроса, какой-нибудь ответ на него. И
эти ответы колебались между двумя полюсами, от полного отрицания самих
причин и утверждения, что причины ощущений лежат в нас самих, а не в
чем-либо внешнем, до признания того, что мы эти причины знаем, что они
заключаются в явлениях внешнего мира, что эти явления и составляют причину
ощущений; а причина наблюдаемых явлений заключается в движении 'атомов' и в
колебаниях 'эфира'. И что мы не можем наблюдать этих движений и колебаний
только потому, что у нас нет достаточно сильных аппаратов, и когда такие
аппараты будут, то мы увидим движение атомов так же, как теперь видим в
сильные телескопы звезды, самое существование которых раньше не
предполагалось.
Для нашего современного познания центральное положение в этой проблеме
о причинах ощущений заняла система Канта, не разделяющего ни того, ни
другого из крайних взглядов и занимающего между ними среднее место. Именно
Кант установил, что наши ощущения должны иметь причины во внешнем мире, но
что этих причин мы чувственным путем, то есть таким образом, каким познаем
явления, познать не можем и никогда не познаем.
Кант установил, что