давал им
власть, позволял им говорить о работе и тому подобное. Я понимал, что все
вот-вот рухнет, и поэтому расстался с Г. ради того, чтобы спасти работу в
Лондоне.
В январе 1924 года я сказал своим ученикам в Лондоне о том, что разорвал все
связи с Г. и его группами и намереваюсь продолжать работать независимо от него,
так, как я зто делал в 1921 году. Я предложил им выбор: остаться со мной,
следовать за Г. или совсем оставить работу. В это же время для тех, кто остался
со мной, я ввел новое правило, состоящее в том, что никто не должен был
говорить о Г. или обсуждать причины провала работы в Фонтенбло. Я ввел это
правило потому, что хотел положить конец всяческим фантазиям. Постольку
поскольку никто ничего толком не знал о происходящем в Фонтенбло, вес разговоры
на эту тему были бы чистейшим вымыслом или передачей злых сплетен, исходящих от
новоявленных последователей Г., которых с моей точки зрения вообще нельзя было
допускать к работе. Я сказал, что если кто-то хочет что-либо узнать по этому
поводу, он может обратиться непосредственно ко мне.
Это правило существует до сих пор, никто его не отменял, но люди так и не
поняли до конца его смысла. Они находили для себя всевозможные оправдания, а
зачастую даже заявляли, что правило это касается всех остальных, но к ним не
имеет никакого отношения. Вам следует понять, что вес правила направлены на
самовоспоминание. Каждое правило, во-первых, имеет конкретную цель, во-вторых,
оно помогает самовоспоминанию. Нет таких правил, которые бы не способствовали
самовоспоминанию, хотя сами по себе они могут быть введены с другой целью. Без
правил нет работы. Если человек не понимает, насколько правила важны, он
лишается возможностей, которые даст школа.
Вопрос. Почему вы сказали, что не нужно говорить о системе, не
упоминая о том, где это знание получено?
Ответ. Потому что говорить о системе, не называя источника
информации, было бы равносильно краже. Например, вы не можете позаимствовать
идеи из книги и не упомянуть ее названия. С моими книгами это нередко
происходит: люди постоянно крадут из них идеи.
В. Как долго существовала школа в Москве?
О. Что касается Москвы, то она просуществовала там несколько лет.
В. Как велика была эта школа?
О. Нельзя сказать, что школа существует в каком-то определенном
месте. Ранее она находилась в Центральной Азии. Что касается того, как долго
школа существовала до этого, есть основания предполагать, что в данной форме и
на данном языке школа была создана в начале 19-го века.
В. Претендует ли это учение на связь с эзотерическим знанием?
О. Безусловно, иначе оно не имело бы смысла. В основании любой
школы лежит другая школа, в противном случае мы бы имели дело с искусственным
построением.
В. Следовательно, это неразрывная цепочка?
О. Да, хотя мы не можем полностью ее проследить. Можно только
заметить некоторую связь идей и терминологии. Эта школа пришла с Востока, но
она использует европейскую терминологию. В области терминологии она очевидно
связана через русское масонство 19-го века с некоторыми более ранними авторами,
например, доктором Флуддом.
В. Вы обещали объяснить, в каком смысле можно называть нашу группу
школой.
О. По-моему, я уже ответил на этот вопрос. Только двухуровневые
школы устойчивы. Любая другая школа может сегодня ею быть, а завтра -- нет, как
это и произошло в Москве. Кроме того, когда-то я говорил, что организация,
которая является школой для одного, может для другого таковой не быть. Очень
многое зависит от отношения к школе каждого отдельного человека и от его
собственной работы.
В. Если школы представляют собой живые существа, то почему они
умирают?
О. Что вы имеете в виду, говоря о том, что школа -- это живое
существо? Вы выражаетесь неопределенно и не совсем ясно. Но если понимать вас
буквально, то становится вполне очевидно, почему школы умирают. Все живое рано
или поздно умирает. Если люди умирают, то и школы тоже должны умирать. В лекции