Петр Демьянович Успенский

Новая модель вселенной (Часть 3)

дервишах: все они были разные.

Когда вы видите вместе много людей, одетых в одинаковую одежду, вы, как правило, не разбираете их лиц. Кажется, что они у всех одинаковые.

Но то, что особенно поразило меня здесь и сразу же приковало к себе внимание, - это необычный факт: все лица были разными. Ни одно не походило на другое, и каждое немедленно запечатлевалось в памяти. Я никогда не встречал ничего подобного. Через десять-пятнадцать минут, в течение которых я наблюдал за церемонией, приветствия окончились, - лица всех дервишей, сидевших в кругу, стали мне близкими и знакомыми, словно лица школьных товарищей. Я уже знал их всех - и с приятным предчувствием ждал, что же последует дальше.

Снова, как будто издали, донеслись звуки музыки. Один за другим, не спеша, несколько дервишей сбрасывают своЈ одеяние и оказываются в коротких куртках по пояс и в каких-то длинных белых рубахах; остальные остаются в верхней одежде. Дервиши встают; спокойно и уверенно подняв правую согнутую руку, повернув голову вправо и вытянув левую руку, они медленно вступают в круг и с чрезвычайной серьЈзностью начинают вертеться, одновременно двигаясь по кругу. А в центре, так же согнув руку и глядя вправо, появялется дервиш с короткой седой бородой и спокойным приятным лицом; он медленно вертится на одном месте, переступая ногами какими-то особыми движениями. Все дервиши - некоторые очень молодые люди, другие средних лет, а кое-кто уже совсем старики - вертятся вокруг него. И все они вертятся и движутся по кругу с разной скоростью: старики - медленно, молодые - с такой быстротой, что дух захватывает. Одни, вертясь, закрывают глаза, другие просто смотрят вниз; но никто из них ни разу при этом не коснулся другого.

А в самой середине, не вертясь, как другие, медленно шагал седобородый дервиш в чЈрном одеянии и зелЈном тюрбане, закрученном на шапке из верблюжей шерсти; он прижимал ладони к груди и держал глаза опущенными. Шагал он как-то странно: то вправо, то влево, то делал несколько шагов вперЈд, то немного отступал назад, как будто всЈ время двигался по какому-то кругу; но временами он как бы переходил с одной орбиты на другую, а затем снова на неЈ возвращался. Он также ни разу не коснулся никого из окружающих, как и его самого никто не коснулся.

Как это могло быть? Я ничего не мог понять. Но об этом я даже и не думал, потому что в тот момент всЈ моЈ внимание было обращено на другое: я наблюдал за лицами.

Шейх, сидевший напротив меня на подушках, вертевшийся посредине дервиш, другой, в зелЈном тюрбане, медленно двигавшийся среди вертящихся дервишей, очень и очень старый человек, медленно вертевшийся среди молодых, - все они что-то мне напоминали.

Я не мог понять, что именно.

А дервиши продолжали вертеться, двигаясь по кругу. Одновременно вертелись тринадцать человек; то один, то другой останавливался и медленно и спокойно, с просветлЈнным и сосредоточенным лицом, усаживался около стены. Тогда поднимался другой и занимал его место в круге.

Невольно я стал думать, почему же эту церемонию описывают как безумное вращение, которое повергает дервишей в ярость? Ведь если и есть в мире нечто противоположное ярости, то именно это верчение. В нЈм имелась какая-то система, которую я не мог понять, но которая явно угадывалась; и, что ещЈ более важно, в нЈм было интеллектуальное сосредоточение, умственное усилие, как будто дервиши не просто вертелись, но и одновременно решали в уме труднейшие задачи.

Я вышел из тэккэ на улицу, полный необычных и беспокойных впечатлений. Я догадывался, что нашЈл нечто невероятно ценное и важное; но в то же время понимал, что у меня нет средств понять найденное, нет возможности подойти к нему ближе, нет даже языка.