идет война; как должен относиться к ней обыватель?
- Могут быть разные войны, и могут быть разные патриоты, - сказал
Гурджиев. - Вы все еще верите в слова. Обыватель же, если это настоящий
обыватель, словам не верит, ибо понимает, что за ними скрывается много
праздной болтовни. Для- него люди, которые кричат о своем патриотизме, - это
психопаты: и он смотрит на них как на психопатов.
- А как будет обыватель смотреть на пацифистов или на людей,
отказывающихся идти на войну?
- Как на сумасшедших. Такие, пожалуй, еще хуже.
В другой раз в связи с тем же вопросом Гурджиев сказал:
- Для вас многое непонятно, потому что вы не принимаете в расчет смысл
некоторых простейших слов, например, никогда не думали о том, что значит
быть серьезным. Попытайтесь дать себе ответ на вопрос - что такое быть
серьезным?
- Иметь серьезный взгляд на вещи, - сказал кто-то.
- Так думает каждый; и именно это означает противоположную вещь, -
сказал Гурджиев. - Иметь серьезный взгляд на вещи вовсе не значит быть
серьезным, потому что главное здесь - смотря на какие вещи? Многие люди
относятся серьезно к тривиальным вещам. Можно ли назвать их серьезными?
Конечно, нет.
'Ошибка здесь в том, что понятие 'серьезный' взято условно. Для одного
человека. одна вещь является серьезной, для другого - другая. На самом деле
серьезность-это одно из таких понятий, которые никогда и ни при каких
обстоятельствах не могут приниматься условно. Во все времена и для всех
людей серьезным бывает одно и то же. Человек может более или менее это
осознавать; но серьезность вещей от этого не меняется.
'Если бы человек понял весь ужас своей обыденной жизни, в которой он
вертится в кругу незначительных интересов и бессмысленных целей, если бы он
понял, что теряют такие люди, как он, он осознал бы, что для него существует
лишь одна серьезная вещь - освободиться от общего закона, стать свободным.
Что может быть серьезным для приговоренного к смерти? Только одна вещь: как
ему спастись, как освободиться. Ничто другое не является серьезным.
'И когда я говорил, что обыватель серьезнее 'бродяги' или 'безумца', я
под этим. подразумевал то, что, привыкнув иметь дело с реальными ценностями,
обыватель оценивает возможности 'путей', возможности 'освобождения',
'спасения' лучше и быстрее, нежели человек, который всей своей жизнью
приучен к кругу воображаемых ценностей, интересов и возможностей.
'Несерьезные люди - это для обывателя те люди, которые живут
фантазиями, главным образом, фантазиями о том, что они могут что-то сделать.
Обыватель знает, что они только обманывают людей, обещают им Бог знает что,
а в действительности просто устраивают собственные дела; или же это безумцы,
что еще хуже, ибо они верят всему, что говорят.'
- К какой категории принадлежат политики, которые с презрением говорят
об 'обывателях', 'обывательских мнениях', 'обывательских интересах'? -
спросил кто-то.
- Это худший сорт обывателей, - ответил Гурджиев, обыватели без
каких-либо положительных, компенсирующих черт; или же шарлатаны, сумасшедшие
или плуты.
- Но разве среди политиков не могут оказаться честные и достойные люди?
- задал кто-то вопрос.
- Конечно, могут, - ответил Гурджиев, - но в таком случае это будут не
практики, а мечтатели, которыми другие воспользуются, как ширмами, чтобы
прикрыть собственные темные делишки.
'Возможно, обыватель и не знает всего этого в философской форме, т.е.
не в состоянии сформулировать: но, благодаря своей практической
проницательности, он знает, как 'делаются дела'; поэтому в глубине души он
смеется над теми людьми, которые думают или пытаются уверить его в том, что
нечто зависит от их решений, что они в состоянии нечто изменить или вообще
что-то сделать. Для него это и означает - быть несерьезным. И вот такое
понимание несерьезности поможет ему оценить серьезное.'
К вопросам о трудности пути мы возвращались часто. Наш собственный опыт
совместной жизни и работы постоянно наталкивал нас на все новые и новые
трудности, которые пребывают внутри нас самих.
- Все дело в готовности пожертвовать собственной свободой, - говорил
Гурджиев. - Человек сознательно и бессознательно стремится к свободе, как он
ее понимает; и это обстоятельство сильнее