Они изъяли большинство его картин и рукописей, что, вместе с Тошиными
показаниями и показаниями свидетелей, привело комитетчиков к заключению, что
подследственный явно не в себе. Соответственно, после месяца тюрьмы Тошу
отправили на психиатрическую экспертизу в закрытую больницу КГБ. Там его
продержали еще месяц и, в конце концов, выпустили под расписку, что было
совершенно невероятно. Силы небесные еще хранили нашего мастера.
Вскоре после освобождения я пришел к Тоше - мне хотелось чем-то помочь
ему. Мы не виделись несколько лет. Тоша выглядел уставшим и затравленным.
Впервые я видел его не сквозь розовые очки ученика, но таким, какой он есть.
Тошины ум и проницательность оставались прежними, но он уже не был человеком
силы. В нем ничего не осталось от прежнего начальника. Теперь мы были просто
старыми товарищами по оружию, когда-то рисковавшими своими шеями в поиске
Неизвестного, а ныне накрепко связанные Сережиной смертью. Было ли все
случившееся с нами тем, что суфии называют 'хождением в ад пред тем, как
попасть на небеса', - я не знал.
В наших отношениях теперь присутствовала скрытая двойственность. С
одной стороны, несмотря на то, что мы ни слова не говорили о прошлом, между
нами оставалась некоторая отчужденность. Тоша не забыл мое предательство,
как и я не мог простить ему самоубийства Сережи. Но, с другой стороны,
существовавшая между нами связь была неразрушима. Мы были спаяны совместным
проникновением в иные миры, а это соединяет людей прочнее цемента.
Я принес с собой ленинградскую газету 'Смена', где в одиозной статейке
под названием 'В Шамбалу по трупам', или что-то в этом роде, в самых мрачных
тонах и, конечно, с кучей вранья, расписывалась наша одиссея. Тоша
ухмыльнулся и отложил газету, не читая.
Никаких планов на будущее у него не было. Я предложил ему поехать
пожить на даче моих родителей, по странному совпадению находившейся на 67-м
километре на Карельском перешейке, где у Тоши была постоянная стоянка в
лесу. Он согласился. Съездив на дачу, мы продолжали иногда видеться, но наши
отношения оставались довольно странными. Их нельзя было назвать дружескими,
поскольку у Тоши никогда не было и не могло быть друзей, - для этого он был
слишком отстранен и замкнут в себе. Не напоминали они и прежний дух братства
нашей команды. Мой бывший шеф стал теперь как будто моим приятелем, хотя это
слово вряд ли к нему применимо. Тоша был далекой звездой, - хотя и угасшей,
но все-таки звездой. Он не мог принадлежать человеческому муравейнику - он
был другим. То, чему Тоша учил нас, было лишь небольшой частью открытого
ему, и он оставался одним из тех немногих людей, с которыми лучше всего
общаться в молчании.
Лучшее, что умел Тоша в жизни, - это учить людей работать с сознанием и
помогать им в его трансформации. Но без потока это оказалось невозможно.
Обучение без потока - всего лишь горстка слов, брошенных в мир, без
реального изменения жизни. Последнее требует власти над душами, власть же
эта может стать тяжелым бременем, которое Тоша не захотел нести. Энергии,
остававшейся у нас, было достаточно для продолжения жизни, но не для работы.
Сереже, впрочем, не хватило и этого.
В последующие два года мы с Тошей совершили несколько совместных
поездок, одна из них - на Белое море, где мы прожили несколько недель в
рыбацкой избушке. Он был родом с Севера и очень любил, как он шутливо
выражался, 'неброскую, но глубокую' красоту северной природы. На севере он
чувствовал себя дома. Его не смущали ни зверствующие комары, ни нищета и
убожество приморских деревень.
Русский север с его тонкостью, пастельными переходами состояний и
особой, лишь ему присущей глубиной, является, на мой взгляд, самой
мистической частью России. Недаром русские монахи шли сюда строить
монастыри, жемчужиной среди которых стали Соловки. Свет придет с севера -
говорят на Востоке. Не был ли мой мастер одним из первых лучей занимающегося
зарева?
Летом 1987 года Тоша, как будто, опять начал набирать силу. Он ездил
один на Алтай и вернулся в августе окрепшим и жизнерадостным. Мне пришло в
голову, что он планирует собрать новую группу, но я не спрашивал его об
этом. Тоша не распространялся о своей поездке, однако я догадывался, что она
неким образом связана с маршрутом Рерихов. Он упомянул о шаманской дуэли,
существовавшей