Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 2)

-- Это была молитва, -- слабо возразила я, осознавая, что молитва в

сущности ничем не отличается от заклинаний Ирамамове к хекурам.

-- Я знаю, что белые не такие, как мы, -- перебила меня Хайяма,

решительно настроенная не допускать моих дальнейших возражений. -- Я говорю

о совершенно иных вещах. Даже если бы ты по рождению была Итикотери, ты все

равно была бы непохожа на Ритими, Тутеми или на меня. -- Хайяма коснулась

моего лица, проведя длинными костлявыми пальцами по лбу и щекам. -- Моя

сестра Анхелика никогда не стала бы просить тебя пойти с нею в лес. Милагрос

никогда не привел бы тебя к нам, будь ты похожа на тех белых, которых он

знает. -- Она задумчиво посмотрела на меня и, словно запоздалая мысль только

что пришла ей в голову, добавила: -- Интересно, был бы любой другой белый

так же счастлив с нами, как ты? -- Наверняка да, -- тихо сказала я. -- Не

так уж много на свете белых, у которых есть шанс сюда попасть.

Хайяма пожала плечами. -- Ты помнишь историю об Имаваами,

женщине-шапори? -- спросила она.

-- Это же миф! -- и опасаясь, что старуха попытается провести какую-то

параллель между Имаваами и мной, я поспешно добавила: -- Это ведь как

история о птичке, которая похитила огонь из пасти аллигатора.

-- Может быть, -- мечтательно заметила Хайяма. -- Я в последнее время

много думала над тем, что рассказывали мне отец, дед и прадед о белых людях,

которых они видели путешествующими по большим рекам. Должно быть, белые

путешествовали по лесам задолго до времен моего прадеда.

Возможно, Имаваами была одной из них. -- Хайяма склонила ко мне

серьезное лицо и продолжала шепотом: -- Должно быть, какой-нибудь шапори

похитил ее, полагая, что белая женщина -- это прекрасный дух. Но она

оказалась могущественнее самого шапори. Она похитила его хекуры и сама стала

колдуньей. -- И Хайяма посмотрела на меня с вызовом, словно ожидая

возражений.

Рассуждения старухи меня не удивили. Для Итикотери было обычным делом

подстраивать свою мифологию к современности либо вводить в нее факты

реальной жизни. -- А индейские женщины становятся когда-нибудь шапори? --

спросила я.

-- Да, -- не задумываясь ответила Хайяма. -- Странные существа эти

женщины-шапори. Подобно мужчинам, они охотятся с луком и стрелами. Свои тела

они украшают точками и пятнами, как у ягуара. Они вдыхают эпену и песнями

заманивают хекур к себе в грудь. Женщины-шапори имеют мужей, которые им

служат. Но стоит им родить ребенка, как они снова становятся обыкновенными

женщинами.

-- Анхелика была такой шапори, правда? -- Я не сразу поняла, что

произнесла эту мысль вслух. Она просто явилась мне с очевидностью

откровения. Я припомнила, как Анхелика вызволила меня из кошмарного сна в

миссии, как меня успокоила ее невразумительная песня.

Она походила не на мелодичные песни женщин Итикотери, а на монотонные

заклинания шаманов. Как и они, Анхелика, казалось, имела два голоса: один --

исходящий откуда-то из самых глубин ее существа, и другой -- из гортани. Я

вспомнила и те дни, когда шла через лес вместе с Милагросом и Анхеликой, и

то, как очаровали меня слова Анхелики о таящихся в сумраке лесных духах, и о

том, что с ними всегда надо лишь плясать, не позволяя им пасть на себя

тяжким бременем. Передо мной встал живой образ Анхелики, как она плясала в

то утро, -- с поднятыми над головой руками, семеня мелкими подпрыгивающими

шажками, как пляшут мужчины Итикотери, одурманенные эпеной. До сих пор мне

не казалось странным, что Анхелика, в отличие от прочих индейских женщин в

миссии, сочла для меня вполне естественным делом приехать в джунгли на

охоту.

Из раздумий меня вывели слова Хайямы: -- Моя сестра говорила тебе, что

она шапори? -- Глаза Хайямы наполнились глубокой печалью, в уголках блеснули

слезы, но они так и не покатились по щекам, а затерялись в сеточке мелких

морщин.

-- Никогда не говорила, -- пробормотала я и улеглась в гамак. Свесив

ногу, я тоже стала раскачиваться вперед и назад, приноравливая свой ритм к

ритму Хайямы, чтобы узлы гамаков поскрипывали в унисон.

-- Моя сестра была шапори, -- сказала Хайяма после долгого молчания. --

Я не знаю, что с ней было после ухода из шабоно. Пока она была с нами, она

была почитаемым всеми шапори, но родив Милагроса, она утратила всякую силу.