-- Не убивай птицу, -- стала просить Ритими. -- А вдруг это дух
умершего Итикотери.
Не обращая внимания на жену, Этева вскарабкался на дерево. Добравшись
до гнезда, он вытащил белого пушистого птенца и под громкие крики матери
сбросил его на землю. Затем, крепко опершись о ствол и ветви дерева, он
прицелился в кружащую над ним птицу.
-- Я рад, что подстрелил эту птицу, -- сказал Этева, подгоняя нас к
тому месту, куда сквозь ветки рухнула убитая гарпия. -- Она ест только мясо.
-- И повернувшись к Ритими, он тихо добавил: -- Я слушал ее крик, перед тем
как выпустить стрелу -- это не был голос духа. -- Он выщипал мягкие белые
перья из грудки птицы и длинные серые из ее крыльев, затем завернул их в
листья.
Сквозивший сквозь листву полуденный жар нагнал на меня такую дремоту,
что мне отчаянно захотелось спать. У Ритими под глазами были темные круги,
словно она мазнула по нежной коже углем. Этева замедлил шаг и, ни слова не
говоря, направился к реке. Мы долго стояли в широком мелководье, отупев от
зноя и слепящего света. Мы смотрели на отражения деревьев и облаков, потом
улеглись на ярко-желтой песчаной отмели посреди реки. От танина затопленных
корней синева выцвела в зелень и красноту.
Все замерло -- каждый листик, каждое облачко. Даже висящие над водой
стрекозы казались неподвижными в прозрачном трепете крыльев. Перевернувшись
на живот, я опустила руки на водную гладь, словно могла удержать полную
истомы гармонию между речным отражением и сиянием небес. Я скользнула на
животе, пока мои губы не коснулись воды, и стала пить отраженные облака.
Две цапли, взлетевшие было при нашем появлении, вернулись на прежнее
место. Стоя на своих длинных ногах, с шеями, спрятанными в пышных плюмажах,
они наблюдали за нами из-под полуприкрытых век. Я увидела, как, поблескивая
над водой, взбрасывались ошалевшие от зноя серебристые тела. -- Рыба! --
воскликнула я, и всю мою сонливость как ветром сдуло.
Посмеиваясь, Этева указал стрелой на пролетавшую мимо стайку крикливых
попугаев. -- Птицы! -- крикнул он и потянулся за висящим у него за спиной
бамбуковым колчаном. Достав наконечник, он лизнул его, чтобы проверить,
хорош ли еще яд. Удовлетворившись его горьким вкусом, он прикрепил
наконечник к древку, затем проверил лук, натянув и спустив тетиву. -- Плохо
натянута, -- заметил он, отвязывая один ее конец. Несколько раз скрутив
тетиву в ладонях, он привязал ее на место. -- Переночуем здесь, -- сказал он
и побрел по мелководью. Поднявшись на противоположный берег, он скрылся за
деревьями.
Мы с Ритими остались на песчаном берегу. Она вынула перья из свертка и
разложила их на камне, чтобы солнце уничтожило насекомых. Внезапно
оживившись, она указала на стоящее у берега дерево, с которого подобно
плодам свисали гроздья белых цветов. Срезав несколько веток, она предложила
мне полакомиться этими цветами. -- Они же сладкие, -- заметила она, увидев,
что я не проявляю к ним особого интереса.
Пытаясь объяснить, что по вкусу эти цветы напоминают мне сильно
пахнущее туалетное мыло, я уснула. Разбудили меня звуки сумерек, сметающих с
неба дневной свет, -- прохладный шелест ветерка в листве, голоса птиц,
устраивающихся на ночлег.
Этева вернулся с двумя индейками гокко и связкой пальмовых листьев. Я
помогла Ритими собрать на берегу топливо для костра. А пока она ощипывала
птиц, помогла и Этеве построить временное укрытие.
-- Ты уверен, что будет дождь? -- спросила я, поглядывая в чистое
безоблачное небо.
-- Если старый Камосиве сказал, что будет дождь, значит, будет, --
ответил Этева. -- У него такой же нюх на дождь, как у других на еду.
Получилась маленькая уютная хижина. Передний шест был выше двух задних,
но не настолько высок, чтобы позволить встать во весь рост. Шесты
соединялись длинными палками, что придавало всему сооружению треугольную
форму. Крыша и задняя стенка были накрыты пальмовыми листьями. На землю мы
постелили банановые листья, поскольку тонкие шесты не удержали бы трех
гамаков.
Собственно говоря, Этева построил убежище не столько ради удобства
моего и Ритими, сколько для себя. Промокнув под дождем, он мог бы стать
виновником того, что ребенок у Тутеми родится мертвым или увечным.
На костре, который развел в хижине Этева, Ритими приготовила птиц,
несколько