Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

Ее улыбка

нисколько не смягчала резкого, злого тона. -- Я привела Белую Девушку, чтобы

ты на нее посмотрела. Никто ее у меня не отнимет. Мы все равно что тени друг

дружки. Куда она, туда и я. Куда я, туда и она. -- И Ритими вперила взгляд в

соперницу -- пусть только осмелится оспорить ее слова.

Расхохотавшись, женщина широко разинула набитый табаком рот. -- Если ты

привела Белую Девушку в гости, ты должна позволить ей зайти в мою хижину.

Кто-то подошел к нам из-за столпившихся женщин.

Скрестив руки на груди и самодовольно выпятив губы, он остановился

рядом со мной. -- Я вождь Мокототери,-- сказал он. Когда он улыбался, глаза

превращались в две блестящие щелочки в красном узоре его изборожденного

глубокими морщинами лица. -- Эта Белая Девушка -- твоя сестра, что ты так ее

защищаешь? -- спросил он Ритими.

-- Да, -- с силой ответила она. -- Она моя сестра.

Недоверчиво покачивая головой, вождь Мокототери тщательно меня осмотрел

и внешне остался совершенно невозмутимым. -- Я вижу, что она белая, но на

настоящую белую женщину она непохожа, -- сказал он наконец. -- У нее босые

ноги, как у нас, она не носит на теле этой их странной одежды, разве что вот

это. -- Тут он потянул за мои рваные старые трусики. -- Зачем она носит это

под индейским поясом? -- Пэнтииз, -- важным тоном произнесла Ритими; ей

больше нравилось их английское название, чем испанское, которое она тоже

выучила. -- Так их называют белые люди.

У нее есть еще две пары таких. А носит она пэнтииз потому, что боится,

как бы какие-нибудь пауки или сороконожки не заползли ночью внутрь ее тела.

Кивнув так, словно понимает мои опасения, вождь коснулся моих коротких

волос и провел мясистой ладонью по выбритой тонзуре. -- Они цвета волокон

пальмы ассаи. -- Он придвинул свое лицо к моему, пока мы не коснулись друг

друга носами. -- Какие странные глаза -- цвета дождя. -- Его грозный взгляд

растворился в радостной улыбке. -- Да, она, должно быть, белая; и если ты

называешь ее своей сестрой, никто ее у тебя не отнимет, -- сказал он Ритими.

-- Как ты можешь называть ее сестрой? -- спросила женщина, все еще

державшая меня за руку. На ее раскрашенном лице было написано явное

замешательство.

-- Я называю ее сестрой, потому что она такая, как мы, -- сказала

Ритими, обнимая меня за талию.

-- Я хочу, чтобы она побыла в моей хижине, -- сказала женщина. -- Хочу,

чтобы она прикоснулась к моим детям.

Мы последовали за женщиной в хижину. У покатой крыши стояли луки и

стрелы. Со стропил свисали бананы, калабаши и завернутые в листья куски

мяса. По углам были свалены мачете, топоры и дубинки. Пол был усеян

хворостом, сучьями, банановой кожурой и черепками глиняной посуды.

Ритими села со мной в один гамак. Как только я допила сок из пальмовых

плодов, которым угостила меня хозяйка, она положила мне на колени младенца.

-- Приласкай его.

Крутясь и извиваясь у меня в руках, младенец чуть не выпал на землю. А

посмотрев мне в лицо, он вообще заревел.

-- Ты его лучше забери, -- сказала я, отдавая женщине ребенка. --

Маленькие дети меня боятся. Я не могу их трогать, пока они ко мне не

привыкнут.

-- В самом деле? -- спросила женщина, подозрительно глядя, как Ритими

укачивает ребенка.

-- Наши младенцы так не орут. -- Ритими бросила на ребенка

презрительный взгляд. -- Мои дети и дети моего отца даже спят с ней в одном

гамаке.

-- Я позову старших детей, -- сказала женщина, знаками подзывая девочек

и мальчиков, выглядывавших изза банановых связок у покатой крыши.

-- Не надо, -- сказала я. -- Я знала, что они тоже испугаются. -- Если

ты заставишь их подойти, они тоже будут плакать.

-- Да, -- сказала одна из женщин, зашедших с нами в хижину. -- Дети

усядутся вместе с Белой Девушкой, как только увидят, что их матери не боятся

трогать ее волосы цвета пальмовых волокон и бледное тело.

Вокруг нас собралось несколько женщин. Сначала осторожно, потом все

смелее их руки ощупывали мое лицо, затем шею, руки, груди, живот, бедра,

колени, икры, пальцы ног; ни одна частица моего тела не осталась

необследованной. Наткнувшись на след от укуса москита или царапину, они

плевали на нее и растирали это место большим пальцем. Если укус оказывался

свежим, они высасывали яд.