Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

Только настоящее имело здесь значение. Для этих людей важно было лишь

то, что происходило каждый день среди зеленых покровов леса. Вчера и завтра,

говорили они, так же неопределенны, как и мимолетные сны, хрупкие, как

паутина, которая заметна лишь когда луч света проникает сквозь листву.

В течение нескольких первых недель отсчет времени был у меня навязчивой

идеей. Я не снимала самозаводящиеся часы днем и ночью и записывала в дневник

каждый восход солнца, как будто от этого зависело мое существование. Я не

могу точно определить, когда именно во мне произошло странное коренное

изменение. Но верю, что все это началось даже до того, как я приехала в

поселение Итикотери, -- в маленьком городке восточной Венесуэлы, где я

изучала целительские практики.

После транскрибирования, перевода и анализа многочисленных

магнитофонных записей и сотен страниц заметок, собранных в течение многих

месяцев работы с тремя целителями в районе Барловенто, я начала серьезно

сомневаться в целях и обоснованности моих исследований. Все попытки впихнуть

информацию в имеющие смысл теоретические рамки оказались бесплодными, потому

что материал изобиловал противоречиями и несоответствиями.

Основной смысл моей работы был в том, чтобы определить значение,

которое целительские практики имеют для самих целителей и для их пациентов в

контексте повседневной деятельности. Особый интерес представляло

исследование того, как социальные условия в терминах здоровья и болезни

отражались на их совместной деятельности.

Я убедилась, что необходимо овладеть особой манерой, при помощи которой

целители относятся друг к другу и к своим знаниям; только таким образом я

смогу ориентироваться в их социуме и внутри их собственной системы

интерпретаций. И тогда отчет превратился бы в систему, которой я могла бы

оперировать, не налагая собственный культурный опыт.

Занимаясь этой работой, я жила в доме доньи Мерседес, одной из трех

целителей, с которыми работала. Я не только записывала на магнитофон,

наблюдала и интервьюировала целителей и их многочисленных пациентов, но

также принимала участие в лечебных сеансах, полностью погружаясь в новую

обстановку.

Но несмотря на все свои усилия, я день за днем сталкивалась с вопиющим

несоответствием их лечебных практик с их собственным толкованием этих

практик.

Донья Мерседес смеялась над моим замешательством и считала его

следствием недостатка гибкости в принятии изменений и новшеств.

-- Ты уверена, что я говорила это? -- спросила она после прослушивания

одной из записей по моему настоянию.

-- Ну не я же! -- едко заметила я и начала читать свои заметки,

надеясь, что она осознает противоречивость информации, которую мне дает.

-- Это прекрасные звуки, -- сказала донья Мерседес, прерывая мое

чтение. -- И ты действительно имеешь в виду меня? Ты сделала из меня

настоящего гения. Прочти мне заметки о твоих сеансах с Рафаэлем и Серафино.

Так звали двух других целителей, с которыми я работала.

Я сделала, как она просила, потом перемотала пленку и прослушала запись

еще раз, надеясь, что это поможет мне разобраться с противоречивой

информацией. Однако донью Мерседес абсолютно не интересовало то, что она

сказала месяц назад. Для нее это было чем-то давно прошедшим, и поэтому не

имело значения. Она бесцеремонно дала мне понять, что магнитофон ошибся,

записав нечто, чего она не говорила.

-- Если я действительно сказала все это, то это твоих рук дело. Всякий

раз, когда ты спрашиваешь меня о целительстве, я начинаю говорить, не зная

заранее, о чем.

Именно ты всегда помещаешь слова в мой рот. Если знаешь как лечить,

тебе не нужно суетиться, делая записи или разговаривая об этом. Тебе нужно

только делать это.

Я не могла согласиться с тем, что моя работа бесполезна, и решила

познакомиться с двумя другими целителями.

К моему огромному разочарованию, это совершенно не помогло мне. Они

подтвердили все несоответствия и описали их еще более явно, чем донья

Мерседес.

Теперь, когда прошло много времени, мне кажется смешным все это

беспокойство по поводу моих неудач.

Однажды в приступе гнева я спровоцировала донью Мерседес сжечь все мои

заметки. Она охотно согласилась и, сжигая лист за листом, зажгла одно из