Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

и попыталась отстраниться. Смеясь и радостно

повизгивая, они обняли меня и принялись оглаживать спереди и сзади. Они были

немного ниже меня ростом, но довольно плотно сложены; рядом с этими

полногрудыми, широкобедрыми, с выпуклыми животами женщинами я выглядела

совершенным ребенком.

-- Они из деревни Итикотери, -- сказал по-испански Милагрос,

повернувшись ко мне. -- Этева и две его жены, и еще другие люди из деревни

устроили на несколько дней лагерь на старом заброшенном огороде недалеко

отсюда. Он взял лук и стрелы, оставленные было у дерева, и добавил: --

Дальше мы пойдем вместе с ними.

Тем временем женщины обнаружили мою мокрую майку. Не успела я набросить

ее на себя, как они в полном восторге стали тереть ее о свои раскрашенные

лица и тела.

Растянутая и вымазанная красной пастой оното, она висела на мне, как

огромный грязный рисовый мешок.

Я уложила сосуд с пеплом в рюкзак, и когда вскинула его себе на спину,

женщины неудержимо захихикали. Подошел Этева и встал рядом со мной; он

окинул меня внимательным взглядом карих глаз, потом с широкой улыбкой,

осветившей все лицо, провел пальцами по моим волосам.

Точеный нос и нежный изгиб губ придавали его округлому лицу почти

девичий облик.

-- Я пойду с Этевой по следу тапира, которого он недавно засек, --

сказал Милагрос, -- а ты пойдешь с женщинами.

Какое-то мгновение я таращилась на него, не веря своим ушам.

-- Но... -- выдавила я наконец, не зная, что еще сказать. Должно быть,

выглядела я очень забавно, потому что Милагрос расхохотался; его раскосые

глаза почти скрылись между лбом и высокими скулами. Он положил руку мне на

плечо, стараясь быть серьезным, но на губах его держалась озорная улыбка.

-- Это народ Анхелики и мой народ, -- сказал он, вновь поворачиваясь к

Этеве и двум его женам. -- Ритими ее внучатая племянница. Анхелика никогда

ее не видела.

Я улыбнулась обеим женщинам, а они кивнули так, словно поняли слова

Милагроса.

Смех Милагроса и Этевы еще какое-то время раздавался эхом среди лиан, а

затем стих, когда они дошли до бамбуковых зарослей, окаймлявших тропу вдоль

реки. Ритими взяла меня за руку и повела в гущу зелени.

Я шла между Ритими и Тутеми. Мы молча шагали гуськом к заброшенным

огородам Итикотери. Интересно, думала я, почему они ходят немного косолапо

-- из-за тяжелого груза за спиной или потому, что это придает им большую

устойчивость. Наши тени то росли, то укорачивались вместе со слабыми

солнечными лучами, пробивавшимися сквозь кроны деревьев. Мои колени

совершенно ослабели от усталости. Я неуклюже ковыляла, то и дело спотыкаясь

о корни и ветки. Ритими обняла меня за талию, но это сделало ходьбу по узкой

тропе еще неудобнее.

Тогда она стащила у меня со спины рюкзак и затолкала его в корзину

Тутеми.

Меня охватила странная тревога. Мне захотелось забрать рюкзак, достать

оттуда сосуд с пеплом и привязать его к себе на пояс. Я смутно

почувствовала, что вот сейчас разорвалась какая-то связь. Если бы меня

попросили выразить это чувство словами, я не смогла бы этого сделать. И все

же я ощутила, что с этой минуты некое таинственное волшебство, перелитое в

меня Анхеликой, растаяло.

Солнце уже скрылось за деревьями, когда мы вышли на лесную прогалину.

Среди всех прочих оттенков зелени я отчетливо разглядела светлую, почти

прозрачную зелень банановых листьев. По краю того, что некогда было обширным

огородом, выстроились полукругом задами к лесу треугольные по форме хижины.

Жилища были открыты со всех сторон, кроме крыш из банановых листьев в

несколько слоев.

Словно по сигналу, нас мгновенно окружила толпа мужчин и женщин с

широко раскрытыми глазами и ртами.

Я вцепилась в руку Ритими; то, что она шла со мной через лес, как-то

отличало ее от этих глазевших на меня людей.

Обхватив за талию, она теснее прижала меня к себе. Резкий возбужденный

тон ее голоса на минуту сдержал толпу. А затем сразу же их лица оказались

всего в нескольких дюймах от моего. С их подбородков капала слюна, а черты

искажала табачная жвачка, торчащая между деснами и нижними губами. Я начисто

забыла о той объективности, с какой антрополог обязан подходить к иной

культуре. В данный момент эти индейцы были для меня не чем иным, как кучкой