мировой
войны и находилась в плену на подводной лодке. - она лжет, - однажды
сообщила мне по секрету донья Мерседес. - и даже, говоря тебе правду, она
так ее преувеличивает, что та становится ничем не лучше лжи.
Канделярия, совершенно не заботясь о моих подозрениях, вытерла лицо
передником, который она обвязала вокруг шеи. Затем быстрым и резким
движением она повернулась и выбежала из кухни. - следи за лепешками, -
крикнула она из коридора. - я сегодня ни с чем не могу справиться.
Несмотря на шум передвигаемой мебели, который в этот четверг был
громче, чем обычно, так как Канделярия спешила, Мерседес Перальта
проснулась только в полдень.
Она нерешительно остановилась у дверей своей комнаты и прищурила
глаза от яркого света. Постояв секунду, опираясь о косяк двери, она
рискнула выйти в коридор.
Я бросилась к ней, взяла ее за руку, отвела на кухню. Ее глаза
покраснели, она нахмурила брови и печально поджала свой рот. Меня
заинтересовало, спит ли она ночами. Всегда могло оказаться, что Канделярия
говорит правду.
По-видимому чем-то озабоченная, она критически осмотрела тарелку с
лепешками и, не взяв ни одной, отломила два банана от грозди, висевшей на
одном из стропил. Очистив их и насадив на щепку, она элегантно их съела.
- Канделярия хочет, чтобы ты повидала ее родителей, - сказала она,
деликатно вытирая уголки рта. - они живут на холме, недалеко от плотины.
Прежде чем я успела сказать, что буду от этого в восторге, в кухню
ворвалась Канделярия. - ты полюбишь мою маму, - убедительно заявила она. -
она такая же маленькая и худая, как ты, и ест тоже целый день.
Я как-то не представляла себе, что у Канделярии есть мать. С
восхитительными улыбками обе женщины слушали мои разъяснения о том, что я
думаю об этом. Я уверяла их, что причисляю некоторых людей, так сказать, к
'безматеринскому' типу, причем с этим никак не связан ни возраст, ни их
взгляды, но какое-то неуловимое качество, которое я не могла вполне
объяснить.
Больше всего Мерседес Перальта была восхищена пояснением того, что
оно не может создать какого-либо чувства. Она задумчиво смаковала кофе,
затем посмотрела на меня.
- Может ты думаешь, что я родила себя сама? - спросила она. Донья
закрыла свои глаза и сморщила рот, затем задвигала губами, как если бы
сосала грудь. - или ты считаешь, что я вылупилась из яйца?
Она взглянула на Канделярию и серьезным тоном произнесла: - Музия
совершенно права. Она хотела сказать, что ведьмы очень мало привязаны к
своим родителям и детям. Однако они любят их со всей своей силой, когда
стоят лицом к лицу с ними, и никогда, если те повернулись к ним спиной.
Мне стало интересно, боится ли Канделярия того, что я вспомню об Элио. Она
отошла за спину доньи Мерседес и делала мне оттуда отчаянные жесты хранить
молчание.
Донья Мерседес, будто прочитав наши мысли, посмотрела сначала на
меня, а затем на Канделярию. Вздохнув, она обхватила руками свою кружку и
выпила остатки кофе.
- Элио было всего несколько дней, когда его мать, моя сестра, умерла,
- сказала она, посмотрев на меня. - я обожала его. Я любила его, как будто
он был моим собственным ребенком. - она слабо улыбнулась и после короткой
паузы продолжила свой рассказ об Элио. Она сказала, что никто не мог бы
назвать его красивым. У него был широкий чувственный рот, плоский нос с
большими ноздрями и дикие курчавые волосы. Но то, что делало его
неотразимым одинаково и в юные годы, и с возрастом, так это его огромные
черные и блестящие глаза, которые сияли от счастья и полного благополучия.
Донья Мерседес долго рассказывала об эксцентричных наклонностях Элио.
Хотя он и стал целителем подобно ей самой, он редко тратил время на мысли
о лечении. Он был слишком занят встречами и проводами любви. В течение дня
он беседовал с молодыми женщинами и девушками, которые приходили
повидаться с ним. Вечером, с гитарой в руках, он пел серенады своим
покровительницам. Еле живой, он возвращался домой только на рассвете.
Правда, бывали случаи, когда ему не везло в его любовных затеях. Тогда он
приходил рано и развлекал ее остроумным пересказом своих неудач и успехов.
Я с нездоровым любопытством стала ожидать рассказа о его трагической
смерти. И почувствовала разочарование, когда она взглянула на Канделярию и
прошептала: