Сатпрем

Шри Ауробиндо. Человеческий цикл (Часть 1)

одно надежное правило:

твердо придерживаться собственных принципов добра, положиться на собственное

инстинктивное представление о добре, на свое видение добра, на свое

интуитивное понимание добра и руководствоваться ими в своих действиях. Он

может заблуждаться, но, несмотря на все преткновения, останется на верном

пути, поскольку будет верен закону своей природы. Во все века истинны слова

из Гиты: лучше следовать закону собственной природы, пусть и неверно

исполняемому; опасен чуждый закон, сколь бы превосходным с виду ни казался

он нашему разуму1. Но закон природы этического существа есть стремление к

добру; он никогда не может быть стремлением к практической выгоде.

Равным образом этот закон не может быть стремлением ни к наслаждению,

высокому или низменному, ни к любого рода самоудов-летворению, сколь бы

уточенным или даже духовным оно ни было. И здесь также истинно то, что

высочайшее добро как по природе своей, так и по внутреннему воздействию есть

высочайшее блаженство. Ананда - радость, присущая бытию, - является

источником всего существования и целью, к которой оно устремлено и которую

ищет явно или тайно в процессе деятельности всех своих сил. Истинно и то,

что в возрастающей добродетели, в совершенном добре кроется великое

наслаждение и что стремление к наслаждению вполне может служить

подсознательным мотивом стремления к добродетели. Но с практической точки

зрения это обстоятельство является второстепенным; оно не делает наслаждение

критерием или мерилом добродетели. Наоборот, добродетель приходит к

естественному человеку через борьбу с его природой, ищущей наслаждения, и

зачастую сознательно принимает боль и воспитывает силу через страдание. Мы

принимаем эту боль и борьбу не ради наслаждения болью и упоения борьбой; ибо

тот высочайший напряженный восторг (хотя сокровенный дух в нас и ощущает

его) поначалу обычно не воспринимается сознательной частью нашего существа,

которая является ареной борьбы. Деятельность этического человека обусловлена

даже не жаждой внутреннего наслаждения, но потребностью его существа,

необходимостью, диктуемой идеалом, абсолютным критерием, законом

Божественного.

Во внешней истории нашего восхождения это обстоятельство на первых

порах проявляется неотчетливо, а, возможно, и вовсе не проявляется; может

показаться, что этическая эволюция человека обуслов-лена его социальной

эволюцией. Ибо этика начинается только тогда, когда человек вынужден

принимать во внимание нечто, отличное от его собственных предпочтений,

витального удовольствия или материальной выгоды; и поначалу это вызывается

необходимостью поддерживать отношения с окружающими, потребностями его

социального существования. Но суть дела заключается не в этом, о чем

свидетельствует тот факт, что этические требования не всегда согласуются с

социальными требованиями, равно как этические нормы не всегда совпадают с

нормами социальными. Напротив, этический человек зачастую находит нужным

отвергать социальные требования и решительно выступать против них, нарушать

социальные нормы, пренебрегать ими и полностью их изменять. И отношения с

ближними, и отношения с самим собой являются для него полем этического

роста; однако само его этическое существо определяется его отношениями с

Богом, действием силы Божественного, скрыто пребывающего в его природе или

сознательно действующего в его высшем 'я' или внутреннем духе. Он

подчиняется внутреннему идеалу, а не внешним нормам; он отвечает

божественному закону, заключенному в его существе, а не социальным

требованиям или общественной необходимости. Этический императив приходит не

извне, но изнутри человека и свыше.

Исстари люди чувствовали и говорили, что законы справедливости, законы

совершенного поведения суть законы богов, вечного потустороннего мира,

законы, которые человек осознает и которым призван следовать. Век разума

отверг это простое объяснение как суеверие или плод поэтической фантазии,

которому противоречат природа и история мира. Но все же в этом древнем

суеверии или поэтическом вымысле скрывается истина, которую упускает их

рациональное отрицание, а рациональные утверждения - будь то кантовский

категорический императив или еще что-либо - не восстанавливают во всей