разума и широкой интеллектуальной любознательности, в деятельность
развитого эстетического существа и просвещенной воли, которая формирует
характер, высокие этические идеалы и широкое поле человеческой деятельности;
руководствоваться не понятиями низшего или среднего менталитета, но истиной,
красотой и самоуправляемой волей - вот идеал подлинной культуры и первое
приближение к совершенному человечеству.
Так методом исключения мы пришли к ясной идее и окончательному
определению культуры. Но и на этом высшем уровне ментальной жизни мы
по-прежнему остаемся в плену старого узкого видения и неверного понимания.
Мы видим, что в прошлом между культурой и поведением, похоже, часто возникал
конфликт; тем не менее, согласно нашему определению, поведение - это тоже
часть культурной жизни, а стремление к этическому идеалу - одно из главных
устремлений культурного человека. В основе противопоставления, выделяющего,
с одной стороны, стремление к идеям, познанию и красоте, которое называется
культурой, а с другой - работу над характером и поведением, которая
называется моральной жизнью, очевидно, лежит неполное представление о
человеческих возможностях и совершенствовании. И это противопоставление не
только существует, но и выражает естественную сильную тенденцию
человеческого ума и, следовательно, должно отражать некое реальное и
существенное противоречие между составными частями нашего существа. Именно в
этом смысле Арнольд противопоставил иудейству эллинизм. Ум еврейского
народа, который дал нам суровую этическую религию Ветхого Завета -
примитивную, конвенциональную и достаточно варварскую в Моисеевых законах,
но поднимающуюся к неоспоримым высотам нравственного величия в добавленных
позднее книгах пророков и наконец превзошедшую себя и распустившуюся
чудесным цветком духовности в иудейском христианстве1 - был всецело поглощен
земной и этической праведностью и обещанными наградами за верное почитание
Бога и правильное поведение, но не знал науки и философии, пренебрегал
знанием и был равнодушен к красоте. Эллинский ум не столь исключительно, но
все же в большой мере определялся любовью к игре разума ради нее самой, но
еще сильнее - высоким чувством красоты, тонкой эстетичес-кой
восприимчивостью и поклонением прекрасному в любой сфере деятельности, в
любом творении, в мысли, искусстве, жизни, религии. И настолько сильным было
это чувство, что не только поведение, но и мораль эллинский ум рассматривал
в значительной степени с точки зрения господствующей идеи красоты; он
инстинктивно понимал добро главным образом как гармоничное и прекрасное. В
самой философии ему удалось прийти к концепции Божественного как Красоты -
т.е. к истине, мимо которой очень легко проходит метафизик, обедняя тем
самым свою мысль. Но все же, сколь бы разительным ни было это исходное
исторически сложившееся противопоставление и сколь бы значительными ни были
его последствия для европейской культуры, мы не должны останавливаться
только на внешних его проявлениях, если хотим понять первопричины этой
психологической полярности.
Данное противоречие возникает в силу того треугольного строения
высшего, или более тонкого менталитета, на которое нам уже довелось указать.
В нашем менталитете есть сторона воли, поведения, характера, которая создает
этического человека; и есть другая сторона - выражающая чувство прекрасного
(имеется в виду красота в широком смысле слова, а не только высокое
искусство), которая создает артистического или эстетического человека.
Поэтому может существовать такое явление, как преимущественно или даже
исключительно этическая культура; очевидно также, что может существовать
преимущественно или даже исключительно эстетическая культура. Таким образом,
сразу появляются два противоположных идеала, которые должны находиться в
естественном противоречии и смотреть друг на друга косо, с взаимным
недоверием или даже осуждением. Эстетический человек склонен смотреть с
раздражением на этический закон; он видит в нем препятствие для своей
эстетической свободы и способ подавления своего художественного чувства и
художественных способностей; по природе своей он гедонист, ибо красота и
наслаждение не отделимы друг от друга, а этический закон осуждает земные
радости, зачастую