Семир

Юг Индии

перед нами — невеста Шивы. Впрочем, даже обычная свадебная гирлянда юга имеет длину метра два и толщину в рукав, расширяясь кверху. Такая гирлянда — обычный атрибут убранства Каньякумари, как и других южных шивиных невест. Но ради свадьбы статую убрали цветами с головы до ног.

Освещая себе путь факелами из горящей пакли, на которую периодически лили масло, процессия пошла по главной улице, останавливаясь у каждого магазина и гостиницы, где к ней выходили люди, освещавшие целые корзины с едой, проводившие рукой над огнем и ставившие пометку на лбу белой краской. Перед дверью каждого дома были начертаны мандалы — часто прямо мелом на асфальте. Тем не менее это уже место, намекающее на присутствие Бога, в котором можно исполнять божественную церемонию.

'Хорошо мы встречаем восточный Новый год, как его и проведем,'— сказала моя спутница. Впрочем, сами индусы китайский Новый год никак не справляют, будучи в этом западными людьми и отсчитывая время с 1-го января. Им хватает своих праздников, и никакого намека на Монголию и Китай, перенявший от монголов систему обозначения циклических знаков именами животных, в Индии нет. Но что-то от Нового года в этой индийской церемонии было: во всяком случае в это новолуние индусы не торопились спать, хотя было уже пора, а напротив, веселились и вроде как даже собирались ужинать.

У Сияны прошла вся её усталость, и она потопала вслед за процессией, которая мало-помалу миновала главную улицу и дошла до другого храма: Парвати-Дурги, верной спутницы Шивы во всех его и своих воплощениях. Это было логично: невеста Шивы перевоплощалась в его жену и мать. Это небольшой, но цветастый храм со всего одним пределом, но красочной аркой, на которой в центре образ Парвати, а по бокам два её сына: первый — слон Ганеша, а второй в человеческом облике. На обратном пути процессия все так же останавливалась для всех желающих приобщиться к празднику, и мы не стали её ждать и пошли к гостинице.

КАТОЛИЧЕСТВО НА ЮГЕ ИНДИИ

Празднуя cвадьбу Шивы, индусы не забывают и о своих. В Каньякумари я на следующий день видела две свадьбы, не считая тех, что потом встречала в Рамешвараме и Канчипураме. За одной свадебной процессией я проследовала по рыбацкой улочке вдоль побережья к храму Дурги, куда индусы накануне носили изображение Каньякумари. Другая проходила в католическом костеле — но тяжелые свадебные венки и все убранство были вполне индусские.

Этот высокий белый костел, посвященный Деве Марии, виден издали. Моя спутница, отдав дань индийским богам, стосковалась по чему-то более привычному, и я пошла узнать, когда работает этот костел, некогда построенный французами в готическом стиле среди рыбацкого квартала. Мои впечатления превзошли все ожидания. Европейцев в церкви уже давно не было, и службы по расписанию, со священником и причастием, не было тоже. Индусы не удлиняют путь молитвы к Богу, обычно прибегая к помощи пандита только тогда, когда это действительно необходимо с точки зрения знаний или церемонии: нужно внешнее участие кого-то третьего. Здесь был явно не тот случай. Когда я зашла в костел, как раз шло богослужение: индийские женщины сидели на полу и сами пели мессу, столь же уверенно, как они поют мантры, речитативом на тамильском языке. Я не сразу поняла, что именно они поют. Но когда они под конец запели 'Отче наш' — это походило на щебетание птиц!

Тамильский — самый звонкий язык, который я когда-либо слышала. В нем четко звучат все сонанты, перекрывая остальные звуки. 'Бваррля-бваррля-варрля-варрлейй!'— кричат продавцы орешков в общественном транспорте, и весь язык звенит примерно так. При перемещении на север, выговор становится все глуше и глуше, и приглушенность речи становится особенно заметной к северу от Дели. Многие тамильцы не говорят на хинди, и это понятно, если учесть, что разница между тамильским и хинди — как между русским и китайским.