гостеприимством.'
Я много рассказывала людям об Индии -- и чем больше говорила, тем больше уходила её тихая серьёзность и появлялся юмор: ну что же делать, если мы верим лишь ему! По приезде я три дня с утра до вечера делилась впечатлениями с мужем -- а ему казалось, что я в себе: за месяц я отвыкла каждый миг мобилизовать себя и пробуждать те резкие чувства, которые мы только и привыкли замечать и ценить. Мне хотелось сохранить плавный индийский ритм, и эта простая задача оказалась непосильной: контраст был слишком велик. Оживлённая жизнь Индии, предприимчивость индусов и моя собственная активность там здесь казались фикцией: чтобы иметь тот же спокойный настрой, здесь приходится прислушиваться к душе (с чем и связаны особенности православной культуры). В Индии я жила чисто внешней жизнью: никакое действие не требовало специального осмысления, так как было понятным и естественным,-- здесь же я опять переключилась на внутреннюю. Эмоциональная заторможенность, которую я наблюдала и в бывших моих попутчиках, возможно, не радовала их близких -- но была естественной реакцией на обычный, современный российский образ жизни. Хотелось уплыть в воспоминания и не просыпаться как можно дольше. Да и как реагировать, если улицы кажутся бесцветными и вымершими, а люди -- ну просто ненормальными!
Потому я сильно советую тем, кто не до конца 'перестроился' на капиталистический лад и в ком где-то в глубине души осталась прежние, коллективистские духовные идеалы, как-нибудь съездить в Индию -- где они непременно найдут что-то своё. Особенно в Варанаси и Ришикеш, и в Ауровэллей, конечно, тоже. Правда, сильно умным и политически настроенным людям в индуистские ашрамы лучше не ездить -- ближе, наверное, в Тибет: легче визуализировать под диктовку конкретных будд, чем разбираться в расплывчатых мифах. Но если вдруг кто туда доберётся, передайте привет матери-Ганге и её гостеприимному дому, о котором я храню самые тёплые воспоминания!