Семир

Потоки Индии

космическое пространство.-- Но таким способом всё равно нельзя понять, как это происходит.'

Тогда я спросила о своём прежнем воплощении. Свами не задумываясь назвал меня гопи -- пастушкой Кришны, словно ждал вопроса. Это меня не удивило: в Индии, как и в России, люди часто говорили, что я много жизней провела здесь. Даже имя Сима звучало для них по-индийски: на санскрите 'seema' значит 'граница: предел, мера, ограда'-- что для индусов, с их чувством безопасности, -- очень благозвучное имя. В своем оранжевом сари и свитере цвета индийского флага я пела и плясала, рассказывала индийские мифы, говорила об астрологии, вникала в проблемы -- в ашраме это было нетрудно. Я общалась и с нашими, и с испанцами, и с колумбийцами: в конце визита мне даже с творческой лёгкостью удалось составить вполне грамотную фразу по-испански, обращаясь к женщине, которая английским не владела. Всё это походило на любовь, но я бы не хотела никого обманывать: меня всегда больше занимали идеи, что скорее подошло бы воплощению средневекового алхимика.

Поэтому я ответила Свами, что в перевоплощения не верю. 'Но должна быть точка отсчёта... для духовного развития,'-- сказал он: он сравнил воплощение с семенем, откуда должно вырасти дерево -- и с этой концепцией трудно не согласиться. Есть интересный индийский образ богини Ренуки -- которым мы прониклись с той женщиной, интересовавшейся перевоплощениями. Это мать первого воплощения человека на Земле -- его изначальной двери в этот мир и к более высокой реальности. В астрологии точка прошлого воплощения: северный лунный узел -- это фундамент личности, часто определяющий профессию. Идея перевоплощений помогает более живо воспринимать наши точки опоры, и я сама часто использую её, чтобы что-то объяснить. Но наш рациональный ум склонен действовать куда более формально, чем мифологическое мышление индусов: и для многих людей образ из прошлой жизни, к сожалению, кажется более ценным, чем реальная личность, другие же боятся любого отождествления себя с чем-то за пределами знакомого.

Меня восхищали мягкие методы работы Свами -- о чем я ему говорила,-- как и о том, что у нас, где многотысячелетней традиции учительства не было, обучение друг друга часто приобретает не те формы: более жестокие, иначе не скажешь. Как-то так получается, что то, что там любовь, тут -- пытка; то, что там приятно, здесь -- коварно. И хуже всего, что мы к этому по-западному привыкли: вдобавок умудряясь постоянно описывать жизнь в терминах наказания и награды -- что в наше время малопродуктивно. Показателен такой эпизод.

Одна женщина занималась приёмом информации, медитируя на свечку. Но её занятия были неотделимы от негатива прошлых отношений с тем, кто её этому научил. Она пыталась расспросить Свами Ди, что значит эта её информация: 'Что это для Вас?'-- 'Для меня это -- поток энергии,'-- отвечал ей Свами. Он пытался мягко вывести её из этого зацикливания -- но наши ментальные привычки сильные, с ними так быстро не совладать, как, скажем, с семейными проблемами, а она возвращалась всё к тому же. Тогда он сделал -- или не сделал -- что-то, что воскресило в ней бывшую обиду: которая, конечно же, сначала спроецировалась на самого Свами, как на психотерапевта (по типу: и он такой же!). Я сперва не поняла, откуда такой сложный западный метод, когда йога Свами Ди более проста -- может из-за отсутствия времени: мы уже уезжали. А может, ей -- и не только -- хотелось видеть в Свами Брахмдэве волевую личность, которая манипулирует людьми по своему усмотрению: хоть человеку, знакомому с канонами религиозности, было сложно представить, что он мог пойти хоть на малейшее волевое насилие.

'Может, это Вы зря так,'-- решилась я сказать ему. 'С ней всё будет в порядке,'-- с обычной мягкостью ответил Свами Ди. 'Дело в том, что у нас много лет религия была в забвении, традиции были прерваны, и люди сами вели духовные поиски на свой страх и риск: можно понять те странные формы, которые они порой имеют.' 'Это не духовность,-- ответил мне Свами.-- Вот духовность,'-- и он махнул рукой в сторону людей, танцующих у прощального костра.