Семир

Потоки Индии

которые в это время года покрывали голые деревья, и ещё посидели, все вместе, составив общую гармонию,-- как это и должно быть у людей. Тот разброд, с которым я боролась, зовя не опаздывать на мероприятия, полностью исчез.

'Вот видишь, получилось,-- сказал мне Свами.-- а я ничего не планировал... даже не собирался на эту гору.' Возможно, идя по линии наших желаний и удовлетворив их полностью, он достиг того покоя, когда стало возможным восприятие.

Как переводчик, выражающий волю других, я, конечно, доставала Свами -- и мне самой не часто удавалось с ним о чем-нибудь поговорить, тем более, что меня интересовали больше не личные и конкретные, а абстрактные вопросы, к которым у него не было столь прямого ключа, как к душе и телу людей. В первые дни он на мою попытку рассказа о России и её религиозных интересах никак не среагировал -- видимо, не понимая, к чему я это говорю. Потом обстоятельства более расположили его ко мне: после посещения пещеры он стал спрашивать чьи-то имена, а я честно призналась, что не помню их, так как впервые встретила этих людей в Делийском аэропорту. Видно, Свами Брахмдэв не привык, чтобы люди с запада могли вести себя с человеком, которого несколько дней назад в помине не знали, столь откровенно, что это напоминало закадычную дружбу,-- и с западной точки зрения непонятно, ради чего я старалась для них. Но я старалась для того же, для чего и Свами,-- для общего дела, если по-русски -- и он это оценил. Тут мы по-восточному совпали, и он уже слушал меня более внимательно, и иногда что-нибудь говорил и сам.

Его ответ на вопросы обычно проявлялся через физические ощущения: он убирал преграду, помогая сконцентрироваться -- прояснить конкретику вопроса или его подоплёку. Так, когда мы с километр подымались на вершину храма, я спросила, сколько ему лет: чтобы составить гороскоп -- и потому что мне показалось, что он шёл медленнее, чем мог бы, как бы с трудом,-- и выглядел старше своего возраста. Он сразу не ответил, но я почувствовала удивительную лёгкость в сердце и взлетела на вершину как на крыльях. С необычной жалостью я вспомнила свекровь, которая умерла, не дожив до возраста мудрой старости, и привычку мужа отсчитывать жизнь от конца, а не сначала. Я ощутила эту лёгкость как идеал отсутствия постоянного бремени -- которое, конечно же, формируют и усугубляют все семейные проблемы, идущие с детства. И от них переключилась к вопросам долгожительства.

'Я хочу кое-что тебе сказать: иногда это становится видно,'-- сказал потом Свами Ди. Это вызвало бурю в моей душе: в отличие от психологов, мне не хотелось говорить ни о чём личном -- для меня спуск до этого был бы профанацией переживаемого. И я ответила, что для меня всё то, что я вижу, относится прежде всего к сфере архетипов: я чувствую эту Мать как свою мать, но именно потому что эта Мать с рисовыми зернами -- архетип Девы, рационалистический и трезвый. И Свами не стал говорить, что он увидел, хотя я потом спросила. Не только в силу моей ментальной защиты: просто мне и в самом деле хотелось говорить не о том. И в автобусе, обрадовавшись внезапной ясности -- и тому, что Свами Ди сам заговорил со мной, я стала рассказывать о своём восприятии процессов в нашей стране, параллельно политических и духовных.

Не то, чтобы я забыла, что в ашраме висит правило не говорить о политике,-- просто мне, как русскому человеку и как астрологу, было естественно говорить о коллективных ритмах. Но и Свами Брахмдэв, как нормальный индийский йог, считал своим долгом действовать, а не рассуждать. Сначала мне показалось, он ищет, с какого боку подойти к тому, что я говорю (в прямом смысле слова: налаживая регулировку какой-нибудь части тела, которую разлаживают идейные рассуждения -- или, наоборот: они именно от этого дисбаланса и происходят). Но я говорила слишком быстро, слишком горячо или слишком абстрактно, только, похоже, ему было не найти опоры моих слов во мне. Мне показалось, на какой-то момент он даже растерялся. И когда я закончила, он вовсе не стал ничего отвечать. Он словно сдвинул в точку или в линию энергию над моей головой, замкнув меня на моих мыслях -- как будто поставив крышу или отключив от чего-то, предоставив достаточную концентрацию, чтобы разбираться в них самой,-- и отсел на заднее сиденье автобуса: удобная позиция, чтобы видеть всех.