Семир

Потоки Индии

целом христианскими взглядами и творческими устремлениями. По ощущению внутренней свободы, которую даёт любое духовное место, Ауровэллей вполне соперничал с нашими монастырями, если не превосходил их. Остановись я в городской гостинице, я бы чувствовала себя в большей зависимости от внешних условий.

Надо сказать, что устав в ашраме всё же был: пить, курить, есть мясо и заниматься сексом и политикой в нём запрещалось, как гласила табличка на центральном здании. На восходе в храме проходила часовая медитация в молчании. За ней следовали асаны -- на крыше здания, освещенного лучами солнца. И вечером киртан: медитативное пение мантр -- тоже в храме, который представлял из себя комнату, занимающую второй этаж, с ковром и подушками для сидения и большими портретами Шри Ауробиндо и Матери Миры. Но это действительно был храм: по своей яркой энергетике. Как-то я пошла туда помедитировать одна: мне пришлось прикладывать немалые усилия, чтобы бороться со сном, хотя дело было днём. Во время покоя медитации туда очень любили приходить две собаки, приблудившиеся к ашраму. (Бразилийка Зина, готовившая еду, говорила, что они в прошлом перевоплощении были йогами, да видно, в чём-то согрешили, и родились собаками, но к духовной практике всё же вернулись.)

Портреты Ауробиндо и Миры висели и на первом этаже в столовой -- Мать глядела на нас со всех сторон. Это в первые дни даже несколько доставало, и одна из наших девушек спросила: для чего столько фотографий? Свами попросту сказал: где портреты, там и Мать. Потом, для объяснения, кто такая Мать, он использовал слово 'сonsciousness'-- 'сознательность'. Но вряд ли это полностью удовлетворило спрашивающую, и Свами Ди посоветовал ей просто подольше посмотреть на фотографии. Я тоже увидела что-то отталкивающее в прямоте взгляда Миры, на лице которой была резко обозначена не то улыбка, не то скорбь. Но посмотрев подольше, я увидела за ними любовь. Элемент напряжения был связан с самой идеей её работы -- образом трансформации клеток: это была раздражительность преобразования, разрушающего всякое сопротивление частей целого, чтобы высвободить их активность.

Объяснение Свами о Матери было близко идее: всё есть сознание -- в которой индуизм стыкуется с западной философией. Свами посетил много стран и строил методы обучения иностранцев, отчасти ориентируясь на английскую духовно-психологическую школу Финхорна: может, поэтому он объяснял так -- может, с русской позиции он объяснил бы и как-нибудь по-другому. На самом деле Индия и Россия гораздо ближе, чем Индия и Запад, и зачастую обидно, что восточные учителя обращаются к нам, как к западным людям, и мы даже в этом копируем западные, более формальные модели общения. Таков был английский 'talking': беседа с ответами на вопросы -- но наши люди, в отличие от западных, вовсе не склонны задавать простые вопросы и получать простые ответы. И мне в начале первой же такой беседы показалось, что столь нудного разговора я просто не выдержу. К счастью, как переводчику, мне быстро стало ясно, что Свами не просто говорит: он одновременно делает то, что говорит.

Чем дальше я переводила, тем больше это видела -- мне стало интересно доносить его волну. На самом деле, не столь важна была буквальность слов, к которой привычна наша техническая интеллигенция, изучавшая научный перевод,-- сколько то, что за этим стояло. И в дальнейшем, чтобы верно передать информацию, я смягчала для Свами острые вопросы нашей группы и эмоционально акцентировала его ответы для наших. Через бурную русскую эмоциональную включенность вернее доходило более обтекаемо-цельное, более мифологическое индуистское мышление, где образы богов были живы, а не превратились в мертвых кумиров. Не выглядело нелепым, когда Свами, рассказывая историю Ауробиндо, мягко улыбаясь, говорил: 'Кришна пришёл к нему и сказал...' Это древнее отношение человека с богами непосредственно становилось доступным пониманию -- как и тот современный момент, что Шри Ауробиндо никогда не называл себя учителем, а только исследователем, как и своих товарищей. И это близко отношению к духовной практике научного XX-го века -- а может XXI-го.