Семир

Потоки Индии

спящие стороны души. Отрицающий всё буддизм предоставляет пищу для ума и доказательства его ограниченности, доводя рациональное восприятие до абсурда. Он сам создаёт иллюзию -- например, визуализацию образов -- чтобы в конечном счете её рассеять. Он учит управлять своим разумом и собой, полагаясь прежде всего на ведомые силы (как Мюнхаузен cам вытаскивал себя за волосы из болота). И тем, кому требуются аргументы в пользу духовности, никакая религия не даст их лучше, чем буддизм.

Обретая рациональную окраску, буддизм теряет природную яркость и красочность солнечной Индии. При этом он стремится познать эмоциональные движения души при помощи интеллекта (астрологически -- функции планеты Меркурий: недаром Меркурий в индийской астрологии так и называется -- Будха, то есть Будда!). Радикально отвергая прежние мифологические образы и традиции, буддизм доходит до абсурда, отрицая душу: понятие, ключевое для любой религии. Но он не перестаёт быть религией, поскольку базовым для него остаётся интуитивное эмоциональное проникновение в душевные процессы. В этом смысле буддистское мировосприятие можно назвать началом и концом религии. Человек становится религиозен, когда он впервые ощущает в себе независимое от его разума живое движение его внутреннего мира -- свою бессмертную душу. Когда он способен отрицать её -- рамки одной веры становятся ему тесны: он ищет знания точной науки.

А в Боддгайе буддийскую идею самопреодоления живописует монументальная фигура Будды, возвышающаяся над окресностями. Сельского вида дорога меж храмов и монастырей ведёт к его огромному колоссу, который стоит прямо в чистом поле в окружении своих десяти учеников -- пониже ростом. Построенный в XX веке, он отчасти напоминает наши памятники Победы. И в этом доминировании Будды над местностью что-то есть и от теософии, и от сталинизма, и даже от фашизма: в отличие от храмов, гигантская статуя человека сильно отражает наше время. Человек заменяет пирамиды храмов собой -- и это подавляет: если не относиться к творениям рук человеческих столь непривязано, как этому учит буддизм.

Интересно, что тонкая улыбка будд, сопутствующая их взгляду в мир и внутрь себя, никогда не выходит на фотографиях: её ловишь, лишь находясь рядом,-- и тогда поражает, что все будды улыбаются. Столько много улыбающихся лиц -- будды улыбаются всегда, в любой позе, которую подчеркивают мудры рук -- тоже наследие индуизма: и посылая благословение, и объясняя колесо закона, и во сне смерти.

Живущие в Бодгае индусы используют паломничество туристов для пропитания, продавая открытки, полотенца со отпечатками стоп Будды и даже высушенные листья с дерева просветления. Впрочем, листьев можно насобирать и так -- в силу засушливости этого района они сами падают на землю. Будда в главном храме изображен на фоне ярко-синей подсветки -- цвета прохладной воды, столь приятной для иссушенной земли Бодгайи: где летом пересыхает даже река, от которой не остается и следа.

И покой этой безводной территории с сопками отдельных гор вполне соответствует тому глобальному чувству недвижимости и вечного спокойствия, какое доносят до нас источники буддизма. Недаром Будде открылась истина в таком, не самом лёгком для жизни месте, составляющем контраст безмятежно цветущей Индии рек-матерей,-- в самом жарком месяце мае. В Бодгайе я ощущала застывший покой буддизма как опору ниже уровня земной поверхности -- ниже стоп. Лишь имея под ногами столь глубокий фундамент: который не затрагивает течение времени, меняющее лицо Земли,-- можно возвыситься над жизнью.

Для отдыха Бодгайя не лучшее место, и я бы не посоветовала ездить туда тому, кто не находит радости в буддизме, особенно в жару -- с марта по май. Индусы, похоже, считают так же. Когда, возвращаясь в Дели, я выясняла расписание поездов, чтобы встретится с подругами, меня спросили, откуда я еду. Я ответила, что из Гайи. 'Вы, наверное, очень религиозный человек,'-- последовала реакция.