не было близко к идеалу святости — может быть, потому, что святость была всецело прерогативой храма и государства.
Как шумеры понимали святость, хорошо объясняют сами знаки эпитетов. Светлость, очищенность от внешней порчи связана с серебром из-за его хорошо известного свойства заживлять раны. Второй эпитет связан с чистотой как девственностью, нетронутостью пространства и цельностью тела. Последний эпитет выписан знаком «удвоенный свет, много света», чтобы обозначить сильное сияние, слепящее излучение. Освящение необходимо как культовым предметам (кадильнице, факелу, сосуду для святой воды), так и людям (особенно царю), и даже городам. Уподобившись Небесам, Земле и пространству между ними, объект заклинания приобщается к изначальному единству мироздания, цельность которого была временно нарушена беззаконными действиями демонических сила. (а Подробнее см.: Емельянов В. В. Шумерские заклинания консекрации в связи с представлениями о святости у шумеров/ '/Палестинский сборник 35 (1998). С. 39-60. )
Через 70 лет после выхода диссертации Фалькенштейна стало очевидно, что, во-первых, ему не удалось вычленить все основные заговорные формулы; во-вторых, что он попытался отождествить тип формулы и тип заговора. Если говорить о формулах, то среди не упомянутых им очень важных типов назовем хотя бы два: формула изгнания демонов и приближения хранителей («Злой язык пусть в стороне стоит! Добрый шеду, добрая ламассу пусть приблизятся!») и формула отпущения греха («Да отпустится!»). Что же касается упомянутого отождествления, то известно множество примеров, когда в составе одного заговорного текста возможно употребление одновременно профилактической формулы, формулы типа «Эа-Мардук» и формулы трисекрации. Стало быть, тип формулы не определяет тип заговора, и наоборот. Помимо формальных свойств формулы, есть еще ситуация ее употребления и место, занимаемое ею в композиции заклинания или в ритуале. Займемся поэтому ситуационной и композиционной классификацией ассирийских магических формул.
Чтобы провести ситуационную классификацию, нужно воспользоваться формально-типологическим методом, который В. Я. Пропп употребил для изучения структурных особенностей волшебной сказки, а Г. Л. Пермяков — для классификации паремий (пословиц и поговорок)а. (Пропп В. Я. Морфология сказки. Л., 1928; Пермяков Г. Л. Пословицы и поговорки народов Востока. М., 1979) Суть метода в том, чтобы абстрагироваться от вариантов текста и прийти к логико-композиционному инварианту текстовой группы. Для этого нужно выделить героев действия, их основные функции и ситуации, в которых действуют герои. Так, например, в нашем случае, какой бы заговорный текст мы ни взяли, всюду есть три действующих лица — субъект порчи, заклинатель и пострадавший. К этим троим часто добавляются покровители заклинательного искусства Эа и Мардук, что, впрочем, не меняет реального состава действующих лиц. Субъект порчи может быть демоном, человеком или животным, пострадавший может быть незаслуженно или заслуженно наказанным существом, но это всегда человек, о заклинателе ничего специально не говорится, кроме того, что он владеет своим искусством на законных и освященных традицией основаниях. Существуют заклинания, в которых порча имеет различную направленность: она может идти и от субъекта порчи к больному, и от заклинателя (который является посредником больного) к колдуну. Из этих жестких правил есть единственное исключение: в освятительных заклинаниях роль пострадавшего играет освящаемый предмет (об очевидной порче которого не упоминается, он всего лишь нечист ритуально), а субъект порчи чаще всего отсутствует. Кроме того, существует ряд молитвенных серий, традиционно обозначаемых словом «заговор». Как мы формально можем отличить молитву от заклинания? В отличие от заклинания, молитва всегда представляет собой диалог между пострадавшим человеком и божеством, это прямое общение, не нуждающееся в жреце как квалифицированном посреднике. Человек просит божество не удалить порчу, а снять наказание, он просит униженно, умоляя бога восстановить справедливость, временно нарушенную в отношении него. Поэтому формула, содержащая прямую речь пострадавшего и адресованная божеству, а не субъекту порчи, формально должна быть признана молитвенной. С другой стороны, если о милости божества к пострадавшему взывает назначенный пострадавшим человек, а не он сам, — это достаточное основание для того, чтобы отнести текст к разряду заклинанийа. (а Не следует путать эту ситуацию с современной, когда молитву за человека может вознести