Роберт Грейвс

БЕЛАЯ БОГИНЯ. Историческая грамматика поэтической мифологии 2

их кровь, - были оргиастическими священнослужительницами ливийской богини-змеи Ламии. Эмпусы, демоны с одной ногой медной, а другой ослиной, - 'реликты' культа Сета; лилим - дети Лилит, поклонявшиеся иудейской богине-сове, которая была первой женой Адама, имели ослиные ноги.

6 Свидетельством той же его функции в Древней Греции является общепринятый эпитет dios (божественный), который прилагается в 'Одиссее' к свинопасу Евмею. Из-за страха, который свинопасы наводили на иудеев и египтян, и из-за презрения, которое, благодаря блудному сыну, долго испытывали к ним в Европе, это слово обычно переводится неправильно как 'честный или достойный', хотя должно быть hapax legomenon. Это правда, что кроме одной-единственной ночи - полнолуния, ближайшего к зимнему солнцестоянию, когда свинью приносили в жертву Исиде и Осирису и мясо ее ели все египтяне, - на любое соприкосновение со свиньей налагалось табу, и оно было таким весомым, что свинопасов (согласно Геродоту), хотя они были здоровыми египтянами, обходили как чумных, отчего им приходилось заключать браки внутри своей касты. Однако это была скорее дань их святости, чем что-либо еще. Палачей также обходили стороной во Франции и Англии, но ведь они храбро брались, в интересах общественной морали, за на редкость ужасную и неблагодарную работу.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Паламед и журавли

Что меня больше всего интересует в изучении этого предмета, так это постоянно проявляющаяся непохожесть поэтического и прозаического мышлений. Прозаический метод был введен греками классической эпохи как страховка против мифографической фантазии, способной утопить все разумное. Теперь он стал единственным законным способом передачи полезной информации. И в Англии, как во многих торговых странах, господствует мнение, что 'музыка' и старомодный ритм - две особенности поэзии, которые отличают ее от прозы, и что каждое стихотворение имеет или должно иметь прозаический эквивалент. В результате поэтические способности атрофированы у образованного человека, который сам не развивал их, в точности как способность понимать живопись атрофирована у арабов-бедуинов. (Т. Э. Лоуренс один раз показал цветной портрет арабского шейха его людям. Они передавали портрет из рук в руки, однако никто ничего не мог сообразить, и лишь один сказал, что узнает рог бизона, показывая на ногу шейха.) Неумение думать поэтически - разлагать речь на оригинальные образы и ритмы и вновь комбинировать их одновременно на нескольких уровнях мысли в нечто многозначное - приводит к неспособности ясно думать в прозе. В прозе каждый человек в каждый момент думает на одном каком-нибудь уровне, и никакая комбинация слов не должна нести в себе больше одного значения. Тем не менее, образы, живущие в словах, должны соотноситься, если текст предполагает быть единым. Это простое правило забыто, и то, что сегодня называется прозой, является обыкновенным механическим соединением неких стереотипов вне зависимости от образов, заключенных в словах. Механический стиль, который родился в бухгалтерии, теперь проник в университеты, и наиболее зомбивидные варианты появляются в работах известных ученых и богословов.

Мифографические положения, которые совершенно очевидны для немногих поэтов, еще не разучившихся думать и говорить поэтически, почти всем ученым кажутся чепухой или детским лепетом. Я имею в виду такие утверждения, как, например: 'Меркурий изобрел алфавит после того, как увидел летящих журавлей' или: 'Менв аб Тейргвайт увидел три рябиновых прутика, растущих изо рта Эйнигана Фавра, и все науки и знания были записаны на них'. Лучшее, что ученые до сих пор сделали для поэм Гвиона, - это назвали их 'дикими и великими', но они никогда не подвергали сомнению убеждение, что Гвион, его коллеги и их слушатели - люди чахлого и недисциплинированного интеллекта.

Шутка состоит в том, что чем 'прозаичнее' ученый, тем больше его тянет к интерпретации древних поэтических текстов, и при этом ни один исследователь не решается заявить о себе как о знатоке больше чем в одной узкой области - из боязни вызвать неудовольствие или подозрения у коллег. Знать только что-то одно, значит, иметь ум варвара: цивилизация подразумевает элегантное сведение всего человеческого опыта в единую гуманитарную систему мышления. Наше время на диво варварское: представьте, скажем, иудаиста ихтиологу или знатоку датской географии, и им не о чем будет говорить, кроме как о погоде или о войне (если идет война, а это - дело обычное в наш варварский век). Но то, что большинство ученых - варвары,