Кандыба Виктор Михайлович

Колдовство в России

из лягушачьих костей;

сразу же после этого его арестовали. На него, таким образом, завели уголовное дело, а сам он оказался в застенке.

Он быстро сознался не только в колдовстве и порче, но под пытка ми, которые ему там учинили, не выдержав боли и постоянно испыты вая чувство страха и ужаса, оговорил много местных жителей.

Его дело разбиралось более года, после чего бояре рассудили:

'Чтобы другим неповадно было, надлежит отсечь ему, Афоньке, руку, а также ногу, после чего сжечь его'.

После того, как государь ознакомился с приговором, он проявил неожиданное по тем временам и в таких случаях милосердие вместо казни велел навечно сослать его в Сибирь. Но даже за решеткой и в кандалах Афонька продолжал быть опасен.

Особая 'память' за подписью думного дьяка предписывала 'его держати в тюрьме до государева указу с большим береженьем, чтоб он из тюрьмы не ушел, и к тюрьме, где он, Афонька, посажен будет, ника ких людей припускати и говорити с ним ни о чем давати не велети, так же и в дороге, как его в Сибирь повезут, никаких людей к нему припус кати и говорити с ним никому ни о чем давати не велети ж'.

История Федора Иванова Соколова, по должности подьячего Са ранской воеводской канцелярии, известна из сыскных папок, в которых рассматривались дела о колдовстве.

Года через три после женитьбы подьячий стал замечать со стороны жены некоторую холодность. Он попробовал было привязать жену по дарками.

В 1715 году, съездив по делам службы в Казань, он привез ей 'полу шлафрок, объяриновый, померанцевый, кругом обложен сеткою сереб ряной' за баснословную цену 60 рублей. Надо сказать, подарок во зымел эффект, но ненадолго.

Такие большие траты, которые позволял себе влюбленный подья чий, шли не из скудного его жалованья. А потому не прошло и года, как он претерпел неприятность по службе и оказался в тюрьме. Эта непри ятность повлекла за собой другую, куда более серьезную.

При обыске в его платье были найдены пять 'писем', написанных его рукой: 'На море, на окияне, на острове на Буяне, и тута ходил и тута гулял...'

'Письма' были сочтены 'воровскими, заговорными, еретически ми'. При допросе подьячий показал: 'У меня с женою совета не было, что многим известно. Письма я переписал своею рукою и по часу твер дил, чтобы жить с женою в согласии'.

Местное начальство так и не могло окончательно решить, говорил ли правду подследственный, или это была хитрая колдовская уловка. Подьячий, ввиду важности сего дела, был отправлен в Петербург.

Время от времени, пока он находился в Петербурге, его вызывали в Синод, где снова и снова допрашивали о 'волшебных письмах', как значится в его деле.

Так шло время... Месяцы складывались в годы. В 1724 году его осво бодили изпод караула, и он был 'послан в адмиралтейство на работу'.

Снова шли годы...

В 1727 году кабинетсекретарь доложилтаки о его деле государыне. Та приняла решение незамедлительно и подписала своею рукой: 'Поне же он пытан был безвинно, то и его безвинное терпение и долголетнее под арестом содержание и по силе милостивых указов вину его отпус тить, а что письма нашлись, яко волшебные, то для того его, Соколова, послать в Синод, чтобы учинил перед ним покаяние'.

Прошел еще год.

В августе состоялось долгожданное решение Сената: Соколова ос вободить, а 'волшебные письмишки истребить через палача'.

Таким образом, через тринадцать лет он вернулся обратно в Са ранск. 'Жить ему в своем доме в Саранске безотлучно и в Москве не бывать', было сказано в решении Сената.

Дождалась ли его супруга, изза равнодушия которой и принял он свою муку, как встретились, нам ничего о том неизвестно.

Когда противоборство между царевной Софьей и ее братьями Ива ном и Петром Алексеевичем завершилось в пользу братьев, тут же при помнили глухие толки, что царевне якобы помогала в богомерзких ее делах какаято бабкаведунья.

Волнуемые этим слухом, сотни доброхотовмосквичей собрались както перед Стрелецким приказом, желая разыскать злодейкуколду нью и расправиться с ней.

Несложно догадаться, что, окажись победительницей царевна, а не Петр с братом, не меньшая толпа собралась бы, чтобы в свою очередь расправиться с кем бы то ни было.

В приказе перед боярином Василием Семеновичем Вольским пред стал бравый молодец поморец Евтюшка. Он, мол, доподлинно знает эту бабкуведунью.